|
Но уже его сыну, преемнику и наследнику, пожалуй, могут и поостеречься припомнить, что его дед в лавке торговал, а уж внуки или прочие потомки, пожалуй, почти наверняка смогли бы об этом не думать. Да, жалко, что у нас нет такого обычая. А может, и хорошо, что нет, все же истинная вера — она ведь не только вера, но и порядок, установление жизни в подлунном мире. И хорошо, что порядок этот не меняется, вот только было бы неплохо для него одного, для Гаруна аль-Рахмана, сделать исключение. В переднем зале поднялась кутерьма, забегали слуги, появился шейх Аддала, развинченной походочкой прошел к хозяину, пришлось Гаруну оправдываться, что слуги проявили неучтивость к гостю, не предупредили, не то бы он, конечно, его у самой двери встретил… Аддала был тонким и вертлявым, и непонятно было, что он думает, слишком быстро менялось выражение его лица, выдающего происхождение от пустынных демонов-джинидов, некогда несравненных воинов, втроем и только с копьями выходящих против боевого слона, а ныне, как водится, принявших истинную веру и сделавшихся беями, шейхами, каганами и эмирами в разных землях Падишаха, да славится его имя… — Что-то ты не весел, друг Гарун. Неужто в сундуках своих, коим нет счета, нашел фальшивый золотой? Это у него шутка такая, нужно бы посмеяться, да вот губы почему-то не растягиваются, заметил Гарун. Но все же через силу посмеялся, уложил шейха на ложе неподалеку от себя, велел принести вина и выставил фрукты, разумеется. Шейх еще о чем-то болтал, но уже с каким-то дружком своим, которого привел, которого сам Гарун видел впервые, из диких кочевых лалвов, судя по татуировкам на щеках… И кого только в их славном стольном Сирхаме не встретишь? Потом приглашенные, и не только, стали собираться веселее. А после того как все основные гости все же явились, перездоровались и улеглись по своим ложам для вкушения праздничного ужина, стали подавать и расхваленные Вишамом блюда, по большей части, как он и предупреждал, рыбные, но попадались и такие, что невозможно было сказать — из чего они, собственно, приготовлены. Праздник, конечно, сладким и нежным, как хотелось Гаруну еще утром, не получился, а получилось что-то трудноопределимое. Как-то Вишам на этот раз сплоховал, пожалуй. Рыбы было много, и была она, по всей видимости, великолепной, вот только не всем нравилась. Дружок Аддалы, татуированный лалв, почти откровенно плевался, когда ему кто-то из нерадивых рабов подсунул сочнейшего краба, оказывается, этот дикарь подумал было, что это — речной рак из их дальних северных рек, которые питаются тухлятиной всякой и потому для еды невозможны… Пришлось ему наливать полный кубок драгоценного северного бренди, цена которому здесь, в Сирхаме, почти равнялась по весу магдасальскому перцу. А вот за пару-тройку десятков фунтов перца можно было уже купить гибкую, каленую сирхамскую саблю, об которую разделялся под собственный весом шелковый платок, пущенный с высоты поднятой руки… Нет, дикарь — он дикарем и останется, решил Гарун. От такой неучтивости непонятного гостя Гарун и себе потребовал кубок бренди, хотя и не почувствовал его вкуса, когда глотнул, лишь горло обжег, зато в брюхе стало тепло и весело… Посмотрев на это, и султанский сынок Гесса потребовал лотоса, принесли, конечно, но когда этот идиот нажевался стебельков, то отчего-то впал, в буквальном смысле, в прострацию. Закатил глаза, сделался малоподвижен и побелел так, что мажь его мелом — и незаметно будет. Но перед этим он что-то такое стал выкрикивать, правда, недолго, зато обидно… Мол, только бы его тут не отравили, а то он слышал, что нечестивые торговцы в последнее время к благородному растению, коему еще древние поклонялись, что-то стали добавлять, и из-за этого уже кто-то из его друзей отравился, умер самым натуральным образом. Помимо обиды это был еще и вызов, и, хотя лотоса сегодня Гаруну определенно не хотелось, пришлось, чтобы убедить остальных, что он-то в своем зелье вполне уверен, и самому немного пожевать. |
