Ар-Нель взглянул с очевидной иронией.

— Твоя дружба стоила мне подарка, присланного Матерью. Полагаешь, Мужчина может дружить с Юношей на равных? У нас говорят, что у Юноши из хорошей Семьи не бывает друзей — только слуги, враги, никто и возлюбленные, но тебе я поверю. Твоя душа заточена иначе — давай попробуем остаться друзьями. Но в этом случае — будь добр, Анну, не распускай руки, если поединок не заявлен.

— Ты оскорблён? — спросил Анну. — Я не хотел.

— Отнюдь, — Ар-Нель стряхнул с кончиков пальцев воображаемую воду, как баска, наступившая на сырое место. — Я по-прежнему готов учить тебя читать, дорогой Анну — если ты в состоянии слушать. И — обещаю не дразнить тебя больше… по крайней мере, во время наших уроков.

— Спасибо, — буркнул Анну мрачно. Последняя реплика Ар-Неля то ли рассердила, то ли рассмешила его.

— О, всегда пожалуйста. Итак. Мы рассмотрели знак "Ль", — продолжал Ар-Нель как ни в чём ни бывало. — Теперь "А" и "Ни" — они почти не отличаются от наших в классическом начертании, только…

Анну следил за его рукой, держащей кисть — и ругал себя про себя последними словами. Северянин был далёк, как одинокая звезда на здешнем ночном небе, чёрном, холодном и пустом, ужасном, как бездна преисподней — и Анну всё яснее понимал, что его желанная война Ар-Неля не приблизит, а ещё отдалит. Случись война — настоящая война, вторжение, армия на армию, горящие города, победный марш среди этих пустых снежных равнин — глаза цвета льда не вспыхнут, а погаснут. Навсегда. Северяне не умеют вожделеть к врагам, у северян нет азарта, северяне, язычники, молящиеся Случаю, никогда не уверуют по-настоящему, потому что никогда не склонятся перед Предопределенностью, данной Творцом. Ненависть северян холодна, как снег — греет их дружба, их доверие, их любовь…

Но их врагам этого не видать. Поэтому трофеи с севера вянут ослепительно и мгновенно, не успев превратиться в настоящих женщин, без цветения, не принеся плода.

Я могу возглавить одну из лянчинских армий, думал Анну, глядя на солнечные блики в волосах Ар-Неля. Если на то будет милость Творца и воля Льва, я пройду по этой земле, как никто и никогда. Если Взор Божий и дальше будет взирать на нас, я войду в этот город — и волчата приведут пленного Ча ко мне… если только ему удастся уцелеть… Он будет связан, обезоружен — а в его глазах не будет ярости, похожей на жажду — только надменный холод Севера. И если я его ударю, он рассмеётся мне в лицо — и всё. Превратит меня в прах. Мне останется пойти и умереть — в бою или как-то ещё — всё равно. Я ничего не получу; в лучшем случае — моим будет его раскромсанное тело, которое спустя малое время покинет душа.

Не стоит обманывать себя, воображая, как я убью Ар-Неля и буду жить прекрасными воспоминаниями, думал Анну. Ничего не выйдет. Творец показал мне его, чтобы я постиг что-то… а я не понимаю и малодушничаю. Если свести все эти терзания к самой простой и циничной мысли — я боюсь сражаться с ним всерьёз. Как бы ни обернулся этот бой — он будет проигран. Смертельно.

Вот что будет с войной на севере — вдруг пришла Анну ослепительная мысль. Как бы ни обернулась кампания — мы проиграем. Мы тяжело проиграем, как Лев этого не понимает?! В лучшем случае — будем убивать, убивать и убивать без счёта и меры, будем идти вперёд по колено в крови — и получим пустые холодные города, в которых столько же пользы, как в ледяных горах.

Жить здесь? В холоде и мраке, на полубесплодной земле, бледно расцветающей на пять-шесть лун, чтобы остальное время лежать под снегом? Чем тут жить — знают северяне, а северяне не будут нашими, они умрут… а умирая, заморозят наши сердца.