— Здесь не пески, Хенту, — сказал Анну, невольно отводя глаза. — Здесь чужая земля, чужой закон. Мы с тобой ещё будем убивать шаоя — потом, когда я вернусь домой, и мы отправимся в поход. Но этот — пусть живёт. Его охраняют хозяева этих мест. Миссия…

И тут его взгляд сам собой остановился на Ар-Неле, который обнимал шаоя за плечо и вполголоса говорил что-то. Грязный еретик злобно зыркал на волчат, шипел — а Ар-Нель мурлыкал: "Успокойся, Нури-Ндо, друг мой, не стоит распускаться, надо держать себя в руках, надо быть выше мстительности и собственных страстей…" — и улыбался, судя по голосу и тону.

Каждый звук его речи втыкался в Анну, как шип.

— Ар-Нель, — окликнул Анну. — Я поговорить хотел…

Ар-Нель обернулся.

— Благодарю, Анну, — сказал он так тепло, что у Анну упало сердце. — Ты всё сделал правильно, мой дорогой. Позволь мне закончить — и мы поговорим непременно. О чём хочешь.

— Я провожу гонца и приду к тебе, — сказал Анну упавшим голосом.

— Конечно, — отозвался Ар-Нель, как ни в чём ни бывало, и обратился к еретику. — Тебя тоже надлежит проводить, Нури-Ндо? Пойдём, я покажу тебе Зимний Сад…

И удалился вместе с шаоя, оставив Анну с Хенту, с сотником Хенту, боевым товарищем, вместе с которым Анну воевал и в Шаоя в том числе. Хенту смотрел выжидающе, и надо было что-то сказать.

— Устрой лошадь, — приказал Анну, кажется, слишком резко. — Я покажу тебе наши конюшни.

До покоев Анну и его волк не дошли.

Просто в один прекрасный миг перестали нести ноги. Анну остановился у широкой террасы, украшенной каменными вазами с колючими кустами в них — и Хенту остановился рядом.

— Что-то случилось, командир? — спросил он слегка встревоженно.

— Рад, что ты приехал, — сказал Анну, вымученно улыбаясь. — Как — дома?

— Дома по-прежнему, — отвечал Хенту широчайшей радостной улыбкой. — Твои волчата ждут тебя, командир. Все говорят о настоящем деле, о том, что теперь-то ты всё видел — так мы в пыль втопчем этих язычников! Они же расползаются, как вши, как зараза — вот как Шаоя забыл веру предков, перенял всю эту северную мерзость… Волк Волков прямо говорил: Лев считает, что из этого города идёт всё зло. Из Тай-Е. Он ведь прав?

— А ты как думаешь? — спросил Анну, чтобы что-нибудь сказать.

— Я-то… Командир, я маловато, конечно, видел — но уж мерзостей достаточно. Богато живут — и отвратительно. Любой холоп ходит с мечом, считает себя важной птицей. Рабыни строят из себя настоящих людей, смеют спорить с мужчинами. Низкие не почитают высоких — совсем. А зачем им? Воображают, небось, что сами себе господа…

— Погоди, — слушать было совсем уже нестерпимо — тем ужаснее, что Хенту говорил, как все, как сам Анну пару-тройку месяцев назад. — Так ведь… язычники ещё не отдали Элсу.

— За этим дело не станет, я думаю, — сказал Хенту. Он искренне хотел порадовать своего командира, это слышалось и в словах, и в тоне. — Ты же понимаешь: Львёнок очень провинился. Все говорят — если язычники отдадут Элсу живым, то Лев не оставит ему статуса, а жизнь без статуса — как раз соответствующее наказание. Слишком дорого всё это нам обошлось.

— Чем — дорого? Просто разведка…

— А тем, что Лев ждал позора? Пятна на чести Прайда? Говорят, Лев сам сказал, что Элсу уронил честь Прайда в грязь, заставил Прайд унижаться… Так вот, пусть и наползается в грязи за это.