– Да.

– Прелестно!

Издатель прихлопнул ладонями по столу. Встал, отошел к рабочему столу, вытащил из ящика очередной конверт с Дедом Морозом. Вернулся, бросил его на стол передо мной. Сказал:

– Здесь аванс. Можете пересчитать. Но на этот раз пишите расписку.

Он положил передо мной лист бумаги и авторучку.

Я придвинул к себе бумагу, однако авторучку вытащил из нагрудного кармана рубашки свою – «Паркер» с золотым пером, отцовский подарок на двадцатилетие.

– Пишите! – скомандовал издатель. – «Я, Данилов А.С., получил – прописью! – пятьсот долларов США в счет гонорара за написание… – успеваете? – …написание остросюжетного романа». Число. Подпись. Фамилия – разборчиво.

Я дописал, спросил, улыбнувшись:

– Неужели такая расписка имеет юридическую силу?

– Для суда не имеет, – сказал мой работодатель, прибирая к рукам расписочку. – А для какого-нибудь Ваньки из Солнцева очень даже имеет.

Намек был более чем прозрачен, и я сказал, усмехаясь:

– Да станет ли Ванька из Солнцева за полштуки баксов руки марать?

– А кто его знает, – неопределенно ответил издатель.

– А договор? – спросил я Ивана Степановича, по-прежнему развалясь на стуле.

Тот стоял посреди кабинета, выказывая все признаки нетерпения.

– А зачем вам сейчас договор? Вот сдадите рукопись – будет вам и договор.

Он еще раз глянул на часы. Намек более чем прозрачный. Я встал, пошел к двери. Издатель отправился провожать – казалось, он вытесняет меня из кабинета.

– Ну, очень, очень приятно было познакомиться с вами, – повторил он, протягивая мне на прощание руку. – Надеюсь, дорогу вы найдете.

Он распахнул передо мной дверь. В предбаннике, как и час назад, никого не было – да и во всей квартире-офисе по-прежнему, казалось, не присутствовала ни единая живая душа. Я направился к двери, ведущей на лестничную клетку, но на полдороге остановился, оглянулся и спросил:

– Как ваше издательство-то называется?

Иван Степанович, уже собиравшийся затворить дверь в кабинет, задержал свое движение и через порог удивленно переспросил:

– Издательство?.. Ах, да… – И быстро проговорил: – «Первая печать».

– «Первая печать»? Это в честь первопечатника Федорова, что ли?

– Да-да… – рассеянно и, очевидно, думая о другом, подтвердил издатель и захлопнул белую дверь, ведущую в свой кабинет.

…Не помню, как я сбежал по загаженному подъезду, вышел в таинственно молчащий двор, очутился на сверкающей боками лимузинов и витринами улице… Как шел пешеходным переулком к машине, открывал ее… Как отвалил на радостях парковщику, не считая, двадцать рублей… В голове моей билось одно: «Меня признали!.. Мне заказали роман!.. Я стал на тыщу долларов богаче!.. Скоро у меня выйдет книжка!.. Я стану богат и знаменит!..» Казалось, что я сделался выше ростом, и плечи у меня развернулись шире, и за один шаг я преодолеваю метров пять-шесть, словно бы человек, бегущий по Луне… Я не замечал прохожих, солнце светило в унисон моей радости, девушки улыбались мне, будто знали о моей победе…

Я был, словом, совершенно счастлив, но, как я давно заметил, абсолютного, как солнце, и ничем не омраченного счастья, увы, никогда не бывает… И поэтому где-то глубоко-глубоко во мне, в самых толщах сознания, слегка, почти незаметно, зудели мысли – словно послевкусие от чрезмерно спелого плода, словно воспоминание о съеденном червяке… Тоненькие такие, бледные мысли о странном одиноком редакторе в роскошно-деловых апартаментах, о пустом настороженном дворе, о брошенном, будто при спешной эвакуации, подъезде… Вдруг всплыла перед глазами кукла, увиденная мною в пустой, покинутой всеми квартире: раскоряченная, без руки – на полу, присыпанном крошками кирпича и штукатурки…

Я никогда столь скоро не согласился бы на предложение неожиданного издателя писать роман, когда б он уже не сложился у меня в голове.