— Я не стану этого делать, если ты не хочешь, дорогая, — прошептал он.

Ева не шелохнулась, что выражало согласие. Он был так же уверен в этом, как если бы Ева попросила его об этом. Он раздвинул завитки, снова отыскал то самое место, горячее и будто молящее прикоснуться к нему, и начал ласкать Еву, уже не отрывая пальца от ее плоти. Все убыстряя ритм ласк, Ален с жадным любопытством смотрел ей в лицо: она кусала губы, а ее черты исказила непонятная ей самой мука. Теперь он обхватил восхитительный бутон пальцами, горя желанием прочувствовать каждый ее толчок, каждое содрогание, каждый спазм; он жаждал видеть первые проявления страсти. Когда чувства Евы достигли того безумного накала, какого девушка и не представляла себе, и она бессознательно выкрикнула его имя, Ален на несколько сантиметров ввел средний палец внутрь.

Еве навсегда запомнился этот миг, а также и то, кто был ее учителем в искусстве любви. Она никогда не забывала Алена, благодарная ему за это прикосновение и за то наслаждение, которое он стремился подарить ей.

— Жюль, ради Бога, спаси меня, — взмолился Ален, схватив приятеля за руку и втаскивая его в свою гримерную, чтобы никто не мог подслушать их разговор. — Дорогой, я не знаю, что мне делать.

— Что случилось? — Жюль впервые видел Алена в театре небритым, со спутанной шевелюрой, да еще так рано утром.

— Боже, Жюль, зачем только я заключил с тобой это пари?!

— Я выиграл или проиграл?

— И да, и нет… Какая разница. На, возьми свои проклятые деньги. Жюль, я должен уехать из Дижона первым же поездом.

— Спокойно, Ален, не пори горячку. Сегодня ты выступаешь днем и вечером, и потом, тебе прекрасно известно, что труппа покидает Дижон в понедельник утром, то есть через четыре дня.

— Знаю… но это ничего не меняет. Жюль, я должен бесследно исчезнуть до наступления вечера. Ты должен прикрыть меня перед дирекцией… и перед Евой.

— Прекрати! С девчонкой, скорее всего, проблем не будет, а вот с дирекцией… Что я скажу? Не будь дураком, ты же звезда… Я не хочу потерять работу. Что случилось? Ты получил свое?

— Нет, то есть почти… Я сделал все, как надо. Она была полностью готова, вся горела от нетерпения, но вдруг разразилась слезами счастья и заявила, что она меня любит и что я — то чудо, о котором она мечтала всю свою жизнь. А затем призналась, кто она на самом деле. Ее отец самый известный врач в городе… Такие могущественные люди… Жюль, они меня просто раздавят, растопчут. Они будут на каждом углу вопить о насилии. Дирекция, конечно… Кто знает, как далеко все это зайдет? Насилие, разумеется, они назовут это насилием. Даже ты думал именно так всего минуту назад. Они никогда не поверят, что она готова была отдаться добровольно. О Боже! Жюль, во имя неба, помоги мне!

Распорядитель тяжело опустился на стул, не сводя глаз с встревоженного друга.

— Вот тебе и девственницы… А ты чего ждал?

— Я потерял голову, Жюль. Что мне еще сказать? Я выпроводил ее домой, едва до меня дошло, во что я влип. Жюль, все это плохо кончится, если я немедленно отсюда не уберусь.

— Ты придумал хоть мало-мальски уважительный предлог? Мне ведь придется как-то объяснить твой внезапный отъезд, — сказал Жюль после минутного размышления.

— Всю ночь ломал голову. Скажи, что я получил телеграмму о кончине матери, что ты видел собственными глазами и что мне пришлось немедленно выехать на похороны. Дирекция не имеет права мне этого запретить. Похороны матери — дело святое. Скажи, что я приступлю к работе, как только труппа вернется в Париж.