Я же без проблем втиснулся в следующую, подошедшую довольно скоро электричку и доехал до милого Краскова. Все получилось, как я и ожидал. Я спустился с платформы совершенно один: меня больше не сопровождали.

Выйдя к дороге, я сразу остановил машину и попросил довезти меня до «Звездочки». Вообще-то идти было приятно и недалеко, но, как и год назад, я сознательно не хотел видеть, какой стала наша красковская дорога за эти годы.

Правда, зеленый забор «Звездочки» внешне остался почти таким же, лишь на воротах красовалась выпуклая надпись: «Реабилитационный центр «Звездочка».

После прошлогоднего праздника открытия для меня не были неожиданными перемены внутри. Прежние деревянные дачные домики, где мы с семьями проводили лето, подремонтировали и утеплили. Одни остались прежними, жилыми, другие переоборудовали под учебные классы, чтобы находившиеся в Центре дети не отставали в учебе. Другие, непохожие на нас дети выбегали в этот момент из тесных классов, спешили в главный корпус на Большой аллее, где мы словно еще вчера гоняли на велосипедах и преследовали вечерами жуков-оленей, крупных и твердокожих, как тараканищи из моей московской квартиры на улице Серафимовича. А за главным корпусом прятался в общем мало изменившийся дом коменданта, стояли клетки с кроликами, зеленели клумбы и грядки, а вдоль забора рос все такой же густой яблоневый сад, на который мы набегали каждое лето.

Я видел Веньку всего лишь в прошлом голу. Но наша встреча на открытии Центра была как будто скомкана официальной суетой. Так что я заново погружался в яркие краски клумб с золотыми шарами, в сосновый запах нового высокого крыльца, в радостную открытую улыбку Веньки Ерохина и в свою, ответную, радость от нашей встречи. Никто нас не торопил, не толпился вокруг и не мешал нам спокойно приглядываться друг к другу. Венька похудел и слегка ссутулился. В кудрявых есенинских волосах пробилась седина. И все же слово «постарел» к нему не шло. Венька был человеком «вне возраста». Если наше старшее поколение – моя мать, Майкина тетка, Венькина Валерия Васильевна, наконец, – люди своего круга – вглядывалось в жизнь враждебно и с неприятным удивлением, как в ядовитое насекомое, то Веньке с самого детства она щедро дарила радость, которую мы и делили по-братски. А теперь, с годами, она, эта радость, ушла глубоко, но никуда не делась, как будто Венька упрямо берег ее, защищал от напастей и всяческой агрессии…

Через минуту мы оба словно бы вернулись в тепло и надежность нашей дружбы – в круг нашего тайного братства.

– Ероха, дружище, – начал я с ходу, – объясни, пожалуйста, что это?

Венька взял из моих рук смятый тетрадный листок и ответил, не удивляясь:

– Это от Стаса, Кир!

– От Стаса? А что ты знаешь об Антонине Петровне? О Майке? О том, почему его разыскивают?

– Идем в дом, – ответил Вэн, и я невольно огляделся по сторонам.

Никто не следил за нами…

Зайдя за хозяином в «большую» комнату, как мы ее называли, я убедился, что Вэну известно многое, если не все. Во-первых, на столе стыл кофе и стояла бутылка нашего любимого «Мерло». А во-вторых, за столом как ни в чем не бывало развалился наш Вайтмастэнг, Стас Долбин, как мне казалось, виновник этих самых настоящих «индейских приключений».

Стас молчал. Венька разлил вино, и я так же молча уставился на давнего кореша, который тогда, год назад, на открытии Центра, появился на «шестисотом» «мерсе» и показался мне цветущим, уверенным в себе, непререкаемым хозяином жизни.