И вот она исчезла. Вороны смотрят на меня черными бусинками своих глаз. А мне остается только грести.

Солнце печет, и птицы разевают клювы. Наконец-то они замолчали. Мне хорошо. Счастье растекается где-то внутри меня, словно сок по стволу березы.

А теперь и вороны покидают меня. Они улетают, шумно хлопая крыльями, в ту сторону, откуда я приплыла, постепенно исчезая в небе.

Я налегаю на весла. Сейчас я непобедима. Я сильна, словно лось. Я гребу, изо всех сил упираясь ногами в дно лодки.

«Все еще только начинается», — думаю я, и сердце мое переполняет радость.

Третье мая, воскресенье

Выходной подходит к концу. Кухня в доме Ребекки Мартинссон в Курраваара освещена мягким вечерним солнцем.

Монс смотрит на Ребекку. Он тоскует по ней, хотя она сидит всего в полутора метрах от него. У нее прямые черные волосы, а радужная оболочка глаз имеет темную окантовку. Монс только что обнимал ее. Он занимался с ней любовью, хотя и осторожно, ведь Ребекка вся в синяках. Она по-прежнему чувствует себя неважно: после сотрясения мозга быстро устает и страдает головокружениями.

Монс смотрит на шрам над ее верхней губой. Он портит лицо Ребекки. Но именно это и нравится в нем Монсу. Он испытывает к этому шраму нежность, подобную той, которую чувствовал, когда в первый раз взял на руки свою новорожденную дочь.

— Как ты? — спрашивает Монс, наливая Ребекке стакан вина.

Та смотрит на этикетку: дорогое. Он решил разориться ради нее.

— Хорошо, — отвечает Ребекка.

Она уже не помнит, что с ней произошло, она не думает об этом. Каково это, лежать в проруби? Как себя чувствует человек подо льдом? Разумеется, ужасно, но ведь теперь все позади. Она видит беспокойство Монса. Он боится, что ей снова станет хуже. Но сейчас он говорит слишком спокойно.

Что-то встало между ними. Ей не терпится, чтобы он обнял ее, хочется спрятаться за свою усталость и синяки.

Ребекка снова и снова возвращается к тому моменту, когда Туре надвигался на нее на своем снегоходе и ей казалось, что это конец. А потом она чуть не потонула подо льдом. Тогда она все время думала о бабушке и папе и ни разу о Монсе. Это Анна-Мария впервые напомнила ей о его существовании, когда протянула телефон.

Они слышат, как во двор въезжает автомобиль. Ребекка подходит к окну: это Кристер Эрикссон. Он выходит из машины и идет, сильно наклоняясь вперед, к двери. Ребекка стучит ему в окно, показывает пальцем вверх и делает рукой приглашающее движение. Через минуту он уже стоит у дверей ее кухни на втором этаже. Монс поднимается со стула.

— Простите, — смущается Кристер. — Я не знал, что вы… Нужно было позвонить сначала…

— Нет, нет… — успокаивает его Ребекка.

Она представляет Монса и Кристера друг другу. Веннгрен протягивает руку.

— Минуточку, — Кристер расстегивает «молнию» на куртке и смотрит себе за пазуху.

И в следующее мгновенье оттуда показывается курносая мордочка. Щенок! Должно быть, прикорнул в тепле и теперь еще сонно перебирает лапками.

— С твоего позволения… доброе утро!

С этими словами Кристер протягивает малыша Ребекке и смеется, глядя на ее восторженное лицо.

Щенок уже проснулся. Ребекка видит, что он еще слепой и такой маленький, что помещается на ее ладони.

— О боже! — шепчет она.

Он такой мягкий, теплый и беспомощный. Он него исходит специфический щенячий запах. Вера уже увивается у ног хозяйки.

— Ты пожелаешь мне доброго утра как-нибудь в другой раз, — обращается Ребекка к собаке.