Ему не терпелось вернуться в свою комнату и спрятаться под одеялом, чтобы Гути все ему рассказал…

Марианна кивнула. Василе Драгонман набрал в грудь побольше воздуха и начал излагать:

– Ладно, попробую. Заранее прошу простить, если мои объяснения покажутся вам слишком длинными. Все не так уж и сложно, главное – запомнить принцип, один-единственный и вполне элементарный. Чем старше становится ребенок, тем дольше сохраняются его воспоминания. Трехмесячный малыш помнит неделю. Игру, музыку, вкус… Шестимесячный – три недели, полуторагодовалый – три месяца, трехлетний – шесть месяцев…

Марианна нетерпеливо отмахнулась:

– Будем считать, что математическую теорию я усвоила. Но ведь детская память зависит от других критериев, я права? Полагаю, ребенок лучше помнит вещь или человека, которые видит каждый день. Как и из ряда вон выходящее событие, которое ужасно ему понравилось или до ужаса напугало. Все верно?

– Нет, – психолог покачал головой, – так это не работает. Ваши рассуждения применимы к памяти взрослого человека, способного сделать выбор между важным и второстепенным, полезным и бесполезным, истинным и ложным. Память ребенка до трех лет функционирует совершенно иначе. Все нереактивированные впоследствии воспоминания неизбежно стираются. Приведу пример. С первого дня жизни и до трех лет вы каждый день показываете ребенку один и тот же мультфильм. Он без конца его смотрит и скоро знает наизусть. Персонажи становятся лучшими друзьями малыша. Потом вы на целый год «забываете» о мультфильме, а на четвертый день рождения сажаете сына перед телевизором и… он смотрит его, как в первый раз!

– Неужели?

– Да! Точно так же память работает в отношении людей, даже близких – умершего деда или переехавшей подружки. Конечно, мы исходим из предположения, что люди крайне редко много месяцев обходят молчанием значительное воспоминание. Та к называемая короткая память маленьких детей практически безотказна. Малыш знает, где утром спрятал свою соску, он помнит, какого цвета качели в парке, куда его водят играть каждую неделю, может описать собаку, которую видит за чужим забором, когда идет с мамой в булочную, особенно если повторяющиеся действия все время упоминают в разговорах.

– Значит, память ребенка конструируют родители?

– Почти на сто процентов. Кстати, это и к нам относится. Психологи называют такую память эпизодической, или автобиографической. Наша взрослая память практически целиком состоит из непрямых воспоминаний: фотографий, рассказов, фильмов. Что-то вроде арабского телефона: воспоминания о воспоминаниях о воспоминаниях. Человек уверен, что во всех деталях помнит, как провел каникулы тридцать лет назад, помнит каждый день, каждый пейзаж, каждую эмоцию. На самом же деле это всего лишь картинки, всегда одни и те же, которые он отобрал и выстроил, отталкиваясь от сугубо личных критериев, – наподобие камеры, снимающей с одного ракурса одну часть декорации. Тот же принцип действует в отношении первого падения с велосипеда, первого поцелуя, криков радости после объявления результатов экзамена на степень бакалавра. Ваш мозг тасует воспоминания и удерживает лишь то, что важно и интересно. Если бы мы могли отмотать время назад, увидели бы, что реальные факты имеют мало общего с воспоминаниями. Какая была погода? Что вы делали до, после? Кто там был, кроме вас? Нет ответов. Остались только вспышки – озарения!

Марианна все время посматривала через плечо психолога на коллег, фланировавших по коридору с сэндвичами и стаканчиками кофе. Значит, Тимо Солер с профессором Ларошелем не связывался.

– Я далеко не все поняла, господин Драгонман, – сказала она, – но готова верить на слово.