Она перевела затуманенный взгляд на детские рисунки.

– Все ясно, господин Драгонман. Любовь матери важнее всего на свете. Но давайте вернемся к Малону Мулену. Я кое-чего не понимаю. Вы утверждаете, что история с заменой одной мамы на другую произошла в торговом центре много месяцев назад. Почти год. Как мальчик может помнить все детали, если у ребенка его возраста воспоминания так быстро улетучиваются? Я уж не говорю о его прежней жизни – пиратских кораблях, ракетах, людоедах…

– Ему много месяцев подряд – каждый день, каждый вечер, каждую неделю – напоминают об этом.

От удивления Марианна чуть со стула не свалилась.

– Черт! Кто? Кто это делает?

Ответить психологу помешал вошедший в кабинет лейтенант Пьеррик Паделу. Весело ухмыляясь, он подал Марианне серо-голубой пуленепробиваемый жилет с надписью «Полиция» на спине:

– Пора, милая! Наш бесценный лекарь только что позвонил. Тимо Солер потребовал немедленной встречи – через час, в порту, в гавани Осака. Там же Ларошель зашивал его вчера.

Майор Огресс вскочила и скомандовала:

– Десять человек, пять машин, нельзя его упустить!

Василе Драгонман с изумлением наблюдал за вставшим на дыбы комиссариатом. Марианна была уже на пороге, когда он робко поднял руку:

– Вы не хотите узнать ответ на свой вопрос, майор?

– Какой вопрос?

– Кто рассказывает Малону Мулену о его прежней жизни.

– Он с вами поделился?

– Да…

– Ну же, говорите! – нетерпеливо поторопила Марианна, на ходу надевая жилет.

– Его игрушка.

– Что-о-о?

– Плюшевая игрушка по имени Гути. Малыш утверждает, что Гути каждый вечер – в кровати, под одеялом – говорит с ним о жизни, которая была «до». И… если хотите знать мое мнение… каким бы странным это ни казалось… я думаю, что он говорит правду!

Психолог с лучистым взглядом мог кого угодно убедить в том, что Марс обитаем, и уговорить любую женщину сесть вдвоем в ракету и отправиться заселять Красную планету.

Все пути к отступлению отрезаны.

На западе – океан.

На юге – гавань Азии, Дед и два «рено меган».

На севере – гавань Северной и Южной Америк и еще два полицейских автомобиля, которые спрятались за гигантскими кранами, склонившими головы над венесуэльским теплоходом.

На восточной оконечности полуострова, где находился Солер, в пятом по счету «рено» сидели майор Огресс и капрал Кабраль. Они нашли укрытие за искусственными дюнами из песка и гравия, выбранными из устья, чтобы бронированные монстры могли подходить к бетонным пирсам.

Сизифов труд. Выкапываешь несколько кубических метров песка, а каждый океанский прилив приносит вдвое больше.

Лейтенант Паделу давно не был в порту, особенно здесь, напротив шлюза Франциска I и разводного моста, который был самым большим в мире, пока бельгийцы, а потом голландцы и китайцы не побили рекорд.

Сорок лет назад отец возил маленького Пьеррика на багажнике своего велосипеда между ящиками, которые разгружали докеры. Четыре пятых города еще лежали в руинах после жестокой бомбардировки. Сыщик не помнил, каким был Гавр до 1945-го, город роскошных вилл, богатых арматоров, казино и морских купаний. Город, который оплакивали старики. Его отец. Его мать. Тот Гавр, где доки Кафе и Океан превратили в кинотеатры, концертные залы, «Фнак», «Пимки» или «Фланч», куда молодняк приходит тусоваться, а не работать.

– Эй, Дед, слышишь меня?

Жан-Батист Лешевалье находился прямо напротив, в гавани Северной и Южной Америк. Их разделяли пятьсот метров океанской глади и четыре километра дамб.