|
Делал он это отчасти по многолетней привычке, отчасти же оттого, что душой и сердцем по-прежнему был привержен монашеским обетам и хотел чувствовать себя бенедиктинским братом. Пусть даже ему не суждено более увидеть обитель. Кроме того, по ночам Кадфаэль оставался в часовне наедине со своими мыслями и с Господом. Замковый капеллан добросовестно исполнял все требы, положенные приходскому священнику, но монахом он не был и бенедиктинского распорядка не придерживался. Только один раз, когда и Филипп возжелал обратиться ко Всевышнему, полуночное уединение Кадфаэля было нарушено.
На сей раз он отправился в часовню несколько раньше, чем обычно, благо просыпаться не пришлось — он и не ложился. Большинству защитников Масардери предстояла и вовсе бессонная ночь. Кадфаэль прочел подобающие псалмы и молча стоял на коленях, погруженный в невеселые раздумья. Все молитвы о вызволении Оливье были уже произнесены несчетное количество раз и устами, и сердцем. А то, чего он мог пожелать и попросить для себя, казалось малозначительным в преддверии надвигавшихся грозных событий. Поднявшись с колен и уже направляясь к двери, монах неожиданно увидел, как тяжелый занавес колыхнулся, из-за него появилась рука и отвела ткань в сторону. Кадфаэль опешил, но не издал ни звука и лишь замер на месте. Кого он никак не ожидал увидеть, так это Ива — перепачканного, оборванного и растрепанного. Юноша приложил палец к губам, призывая к осторожности и тишине. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Затем Кадфаэль ладонью мягко оттеснил Ива назад, в угол, а сам выглянул в коридор. Спальня Филиппа находилась неподалеку, однако представлялось сомнительным, чтобы в такую ночь Фицроберт находился в постели. Коридор был пуст, а каморка Кадфаэля располагалась ярдах в десяти от часовни. Схватив Ива за запястье, монах торопливо увлек его за собой, проскользнул вместе с ним в свое пристанище и плотно закрыл дверь. Они молча обнялись, напряженно вслушиваясь в тишину. Из коридора не доносилось ни звука. — Ты только говори тихонько, и нас никто не услышит, — сказал Кадфаэль, — здешний капеллан спит в соседней клетушке, но стенки в этой башне такие толстенные, что нам нечего бояться. Скажи, ради Бога, как ты сюда попал? И зачем? — Монах усадил нежданного гостя на свой топчан, присел рядом и крепко обнял за плечи, словно надеялся таким образом укрыть его от опасности. — Безумие! Что тебе могло здесь понадобиться? А я так радовался тому, что ты благополучно выпутался из этой истории. — Я взобрался по лозе, — прошептал Ив. — И выбираться мне придется тем же путем, если только ты не знаешь лучшего… Держа юношу за плечи, Кадфаэль чувствовал, как тот слегка дрожит, словно вонзившаяся в цель стрела. Дрожь постепенно стихала. — …Это не великий подвиг, — продолжал Ив, — перемахнуть через стену, покуда караульный болтается туда-сюда. И сейчас не до того. Главное, Кадфаэль, он должен узнать, что она задумала… — Он? — переспросил монах. — Филипп, что ли? — А кто же еще? А она — наша императрица. Она привела сюда полдюжины баронов, всех, кто находился в Глостере со своими людьми. И Солсбери здесь, и Редерс из Девона, и Фицрой, и Богун, и шотландский король — такого воинства она уже год как не собирала. И все эти силы она намерена бросить на приступ, ибо любой ценой, пусть даже самой высокой, хочет овладеть замком до того, как об этом походе прослышит Глостер. — Глостер не знает? — недоумевающе покачал головой Кадфаэль. — Как же так, ведь она без него как без рук? Тем паче здесь его сын, пусть и взбунтовавшийся. — В том-то и дело. Именно потому, что здесь его сын, она затеяла этот штурм, пока граф в отъезде, в Херефорде. Кадфаэль, она хочет убить Филиппа. |
