Оливье облачился в длинную кольчугу, чтобы походить на одного из осаждающих, которые сгрудились за стеной и собирались с силами, чтобы снова попытаться порваться в замок. Поверх кольчуги он надел полотняную тунику, на которой были отчетливо видны анжуйские львы. Кадфаэль бережно и любовно застегнул на бедрах сына пояс с мечом. Сверху Оливье накинул плащ. Это было необходимо, чтобы здесь, внутри замка, скрыть от посторонних глаз герб Жоффруа, ибо никто, кроме Кадфаэля, пока не знал, что Филипп освободил своего узника, а увидев вражескую эмблему, какой-нибудь ретивый воин мог напасть без предупреждения. Правда, и на плече плаща был вышит имперский орел, символ, с которым императрица не захотела расстаться после кончины ее первого мужа, но он почти не выделялся на темной материи, и заметить его в сумраке было трудно. Если Оливье удастся смешаться с защитниками замка и в общей сумятице проникнуть в башню, то он сбросит плащ, перед тем как выберется наружу, к осаждающим. Анжуйские львы четко выделялись на белом полотне туники даже ночью, поэтому воины императрицы должны были сразу признать его за своего.

— Я предпочел бы остаться неузнанным, — признался Оливье, расправляя под кольчугой широкие плечи и прилаживая на бедрах пояс с мечом. — Неровен час, встречу знакомых. Пойдут расспросы, что да как, а мне нельзя терять время на объяснения. Ну что ж, отец, пойдем.

Кадфаэль запер за собой дверь, и они стали подниматься по винтовой лестнице. У внешней двери монах положил руку на запястье Оливье и осторожно выглянул наружу. Поблизости все было спокойно. Только сверху, с ближней стены, доносились шаги караульных.

— От меня ни на шаг. Мы пройдем вдоль самой стены, смешаемся с ними, а там уж действуй по своему усмотрению. Лучше всего дождаться нового приступа. Защитники замка набьются в башню, чтобы его отбить, ну и ты вместе с ними. Прощаться не будем. Ступай, сынок, Бог тебе в помощь!

— Мы еще увидимся, — пообещал Оливье. Монах почувствовал, что тот напряжен и чуть ли не дрожит от радостного возбуждения. Накопившаяся за время долгого заточения энергия требовала выхода. — Я вернусь сюда завтра или открыто, или в ином обличье. Мне не раз доводилось прикрывать его спину, а ему мою. И теперь с Божией и твоей помощью я окажу ему эту услугу, хочет он того или нет.

Наружную дверь башни Кадфаэль запер на ключ, оставив все, как прежде. Они пересекли открытый двор и, держась в тени, обогнули главную башню, направляясь к месту прорыва. Шум битвы стих, и слышался лишь тревожный, настороженный гул голосов. Видимо, защитники отбили очередной натиск и теперь ожидали следующего. Все взоры были устремлены вперед, к пролому, откуда могла последовать новая атака. Двор усеивали осколки разбитой кладки, однако же зубчатая брешь казалась не столь большой, чтобы через нее легко было прорваться внутрь. Темноту на дворе рассеивал лишь свет немногих факелов да дрожащее зарево над стеной — у осаждающих выгорела уже половина крыши осадной башни.

Неожиданно из башни донесся предупреждающий клич, тут же подхваченный толпившимися у пролома воинами. Осаждающие снова пошли на штурм, густая толпа защитников качнулась вперед, словно они собирались запечатать пролом своими телами. И тут Кадфаэль почувствовал, как оторвался от него Оливье. Монах словно утратил частицу собственной плоти. Сын его, проворный и гибкий, бесшумно, словно тень, скользнул вперед и в следующее мгновение пропал из виду.

Кадфаэль подался назад, но лишь настолько, чтобы не путаться под ногами у воинов, и стал терпеливо дожидаться, когда этот приступ, как и все предыдущие, будет отбит. До сих пор осаждавшим ни разу так и не удалось пробиться во двор.