|
Многие по два — три года жили здесь безвыездно, то ли отдыхали, то ли скрывались, пока каждый не нашел себе новое, пусть и не такое престижное место. На лето деревня заполнялась под завязку, однако каждый существовал сам по себе: сблизиться и жить компанией, как это часто бывает на дачах, не позволяло то ли безвозвратно ушедшее положение в прошлом, то ли стыдливость в настоящем. Поединок на руках был, пожалуй, единственным развлечением и общественным действом в деревне: все остальное время всяк по себе ковырялся на своих грядках.
Тягаться на руках у Космача настроения не было, и Комендант, так и не дождавшись поединка, начал развивать запретную тему. — Как ты живешь? Не пойму… Молодой здоровый мужчина, бороду побрить, так вообще!.. Кандидат наук, умный, развитый, а как монах, честное слово. Хоть бы в город съездил! Раньше он впрямую никогда не касался подобных вопросов и порой даже подчеркивал свое полное равнодушие к личной жизни не совсем обычного соседа. В дачных деревнях было не принято лезть в душу, что Космача вполне устраивало. — Мне и здесь хорошо, — уклонился он. — Смотри, дороги замело, полное ощущение необитаемого острова. По крайней мере до весны. Должно быть, на откровенность Комендант и не рассчитывал, тотчас скомкал разговор: — Да уж, замело так замело… Хлеба на день осталось. На сухарях придется сидеть… Космач ничего не ответил, и гость, так и не дождавшись ни научной беседы, ни предложения потягаться на руках, ни, на худой случай, рюмки самогона, вроде бы засобирался домой. Но прежде чем пойти, сделал еще один народный вывод: мол, нескончаемый этот ветер оттого, что где-то умирает колдун или великий грешник, и буря не уляжется до тех пор, пока не отлетит его зловредная душа. — А она долго не отлетит, это я говорю, — добавил Кондрат Иванович. — Так что буран еще дня два-три будет. Ты же заметил, что я скажу, все сбывается? — Не заметил, — отозвался Космач. — Как? Помнишь, зимой, когда рыбачили у мельницы? Я же сказал, не лезь на кромку, провалишься! И ты провалился! — Да у тебя просто язык шерстяной! — Ну вот посмотришь! И уж до порога дошел, за дверную ручку взялся, однако решительно вернулся назад, сел на табурет к печному зеву. — Ты хоть понимаешь, зачем я приходил? Зачем в такую бурю с другого конца к тебе шел? — Чувствую, сказать что-то хочешь, — предположил Космач. — И никак не можешь. — Хочу. Давно собирался. А вот посидел в заточении четверо суток и решился. Он достал из внутреннего кармана алюминиевый пенал из-под дорогой сигары, но вытряхнул короткий окурок дешевой, кое-как припалил спичкой черный конец: курил он редко, скорее всего, для антуража, дым пускал, однако сейчас сделал несколько глубоких затяжек и вытер слезы. Сам все время учил, что настоящие сигары в затяг не курят. — Когда ты сюда перебрался… месяца через два… Ко мне человек пришел. Сам понимаешь, откуда… Сначала поинтересовался твоей персоной, как да что, а потом предложил присматривать за тобой. Войти в доверие, отслеживать, кто приходит, что приносит или уносит. Построить отношения таким образом, чтоб ты мне ключ оставлял, когда уезжаешь куда. Печь протопить, коня обрядить… Ну и досмотр сделать в избе. Человека этого интересовал антиквариат. Золото, серебро, камни драгоценные, старинные книги и документы. Если что найду, должен был сразу же сообщить. Телефон-то мне поставили будто бы как ветерану, а на самом деле для оперативных целей. — Ну и ты, естественно, отказался? — Я бы мог отказаться, безусловно. Да они бы в покое меня не оставили. |
