Беззаботным тоном Стивен сказал:

— Это интересно. А что бравый майор с супругой получили назначение в Англию или только приехали в отпуск?

— Я сам с Ивонной не разговаривал, — сказал Ноэль, — с ней разговаривала Эви. Вчера вечером Ивонна звонила ей по телефону. Она здесь уже недели две, но ни с кем не виделась, потому что лежала в постели. Я слышал, что бедняжка очень больна. Более того, по словам Эви, она чуть не умерла.

Стивен Байст в этот момент почувствовал, что сердце как будто сжала холодная рука.

— А! И чем же она больна?

— Я не знаю. Наверное, Эви знает больше. Во всяком случае, Ивонна сейчас в Хэмпстеде, у родителей, а ее муж остался в Египте. Ее отправили домой одну по состоянию здоровья.

— О, — только и мог выговорить Стивен.

— Увидимся позже, старина, — сказал Ноэль и повесил трубку.

Стивен медленно положил трубку на аппарат. Он снял очки и тщательно протер стекла носовым платком. Ему казалось, что этим туманным днем в его мастерской разорвалась бомба и разрушила все, что его окружало, всю его благополучную и интересную жизнь, которую он создал вокруг себя с тех пор, как Ивонна ушла от него. Кругом он видел одни развалины. Нетронутым оставалось одно прошлое, оно поднялось и встало перед ним… неумолимое, безжалостное… и все потому, что Ивонна вернулась в Лондон. Ивонна была в своем старом доме. Боже мой, подумалось ему, он мог поднять сейчас телефонную трубку и услышать ее голос, если бы захотел, как это бывало сотни раз в прежние дни.

Ивонна одинока и больна. Он помнил ее пышущей здоровьем — сверкающие глаза, удивительная жизненная энергия, несмотря на хрупкое сложение — и не мог связать такие понятия, как Ивонна и опасная болезнь. Мысль об этом так растревожила Стивена, и ему тут же захотелось увидеть Ивонну. Но это, конечно, невозможно. Ивонна — замужняя дама, у нее уже есть уютное гнездышко. Вряд ли ей хочется нарушать свой покой. Что же до него — к чему подвергать себя пытке видеть Ивонну женой другого, потерянную навсегда.

В мастерскую вошла Джулия Делимор, одетая, как картинка с обложки «Вог», в соболином коротеньком жакете и кокетливой меховой шапочке, сдвинутой набок. Умело накрашенная, с улыбкой на алых губах, в сером свете февральского дня она легко могла бы сойти за двадцатипятилетнюю девушку.

— Я готова, — объявила Джулия.

Стивен с трудом оторвался от мыслей о Ивонне и усмехнулся.

— Выглядишь как всегда на миллион, милая. Дай мне пять минут, чтобы я переоделся в костюм, и тогда я смогу отвезти тебя домой, — сказал он.

— Давай поскорей, Стивен, — сказала Джулия с таким видом, будто ей не терпелось уехать.

Как только он вышел, Джулия сунула руки в соболиную муфточку и долго стояла, пристально вглядываясь в портрет Ивонны, на котором та была как живая.

2

— Может быть, в такой вечер тебе лучше посидеть дома, дорогая? — озабоченно спросила миссис Лэнг свою дочь.

Ивонна у себя в спальне надевала черное платье, которого ее мать раньше никогда не видела. Она купила его в Каире, это была французская модель из шерсти и тафты, с длинными рукавами, несколько напоминающая тунику. В нем Ивонна казалась очень худой и высокой. Матери, наблюдавшей за тем, как ее дочь одевается, было грустно. Она не узнавала свою дочь. Ивонна была как чужая. Казалось, она изменилась до неузнаваемости. И не то, чтобы внешне — Ивонна всегда была хрупкой — кроме того, за то короткое время, что она после Египта провела дома, в основном, в постели, за чтением, она стала выглядеть намного лучше. Даже каштановые волосы возвратили утраченный блеск.