— Наверное, это твоя машина, — сказала миссис Лэнг. — Я крикну папе, что ты уже готова.

Ивонна отключила электрический обогреватель. Она скрывала от родителей, что сильно страдала от холода, не хотела их волновать. Если она иногда и вспоминала Египет, то только его солнце, больше ничего. Ей было очень хорошо у себя в комнате, почему — она и сама не знала. В красивой бело-голубой комнате, ни чуточки не изменившейся с тех пор, как она покинула ее. Ее родной дом. Лежа в кровати, имея уйму свободного времени, Ивонна перечитала все свои старые книги. Книги, любить которые научил ее Стивен. Сочинения Остин, Теккерея, Моргана и Спакенброук — любимые ими обоими. Чтение этих книг, так тесно связанных с теми временами, когда они со Стивеном любили друг друга, прослушивание старых пластинок на ее маленьком проигрывателе в углу, иногда вызывали у нее чувство глубокой ностальгии. Это было слишком острым напоминанием о том, что она потеряла. Иногда Ивонна против воли горько плакала — и запирала дверь на ключ, чтобы ненароком не вошла ее мать и не стала задавать ей вопросы.

И все же здесь она была по-своему счастлива — душа еще была неспокойна, но такого смятения, как в Фэйде не было. Прежняя жизнь казалась ей кошмаром. Читая жизнерадостные письма Форбса, в которых он сообщал о последних сплетнях, касающихся их общих друзей в Фэйде или жизни гарнизона, Ивонна испытывала невыразимое облегчение от того, что была далека от всего этого. Она не выносила такую жизнь. Она ни за что к ней не вернется. Впрочем, Египет больше не грозил ей. Но впереди предстояла точно такая же жизнь в армейском окружении, в Германии, с тем же Форбсом. Ивонне приходилось делать над собой огромное усилие, чтобы писать мужу доброжелательные письма.

Только в письмах своему верному другу Доку Ивонна могла раскрыть свое настоящее «я». Но его ответы разочаровывали ее. Док не самым лучшим образом выражал свои мысли на бумаге. Казалось, ему гораздо труднее дать ей мудрый и полезный совет в письме, чем устно. Но раза два Колдер коснулся ее будущего с Форбсом.

«Ради Бога, дитя мое, забудьте прошлое и перестаньте предаваться унынию. В этой жизни надо смотреть вперед. Попытки вернуться назад обречены на неудачу. Форбс скучает по вас. Я это прекрасно вижу. Устройте ему хорошую встречу, когда он вернется домой, иначе я устрою вам хорошую взбучку…»

Милый доктор… дорогой Стивен, который спас ей жизнь! Но для чего он спас ее? — задавала себе мрачный вопрос Ивонна. Она, как и ее мать, и семейный врач, надеялась на то, что когда ее физическое здоровье восстановится, пройдет и депрессия. Но Ивонна начинала терять эту надежду.

Никто в целом свете не знал, как часто она думала о Стивене, как мечтала увидеть его. Но не решалась, считая такой поступок безрассудным и опасным. То и дело ее взгляд останавливался на небольшом квадратном пятне на стене в том месте, где когда-то висела ее любимая картина маслом, изображающая гавань Дьеппа. Картина все еще у Стивена. У него же остался и портрет Ивонны, который он подарил ей на свадьбу. Вот портрет она не хотела бы видеть снова. Но картина с видом Дьеппа принадлежала ей и Ивонна страстно захотела вернуть ее. Она вынашивала мысль о том, чтобы написать Стивену Байсту и попросить прислать ей картину.

Об этом Ивонна говорила с Эвелин Тернер — теперь Эвелиной Севанич. Эви рассказала ей, каких грандиозных успехов добился Стивен: всегда при выгодных заказах; описала его прекрасную мастерскую в Челси; уверила ее в том, что он остался прежним щедрым Стивеном, любимым всеми старыми друзьями, жаль только, что теперь его редко видят. Вечно он «troccupe», как выразилась Эвелин с легким смешком. Ивонна сразу догадалась, что речь идет о «той женщине», о которой ей написала Марджори Шо. Эвелин, естественно, не стала распространяться на эту тему, а Ивонна не спрашивала…

Но она поймала себя на том, что ей интересно, кто эта женщина, какая она, и счастлив ли с ней Стивен?

Ивонна отдавала себе отчет в том, что в доме таких общих друзей, как Тернеры, она вполне может столкнуться со Стивеном, хотя вероятность этого невелика.