Нетти собирает последние силы, почти покинувшие ее при виде огромного количества птичьих шкур. Она пытается вырваться, но Морганы без труда вталкивают ее вглубь амбара.
Меня позвали не предсмертные страдания Нетти, а ее стремление выполнить свой долг. Вот что заставило меня примчаться к пересохшему ручью у дома семьи Бин. Морганы бросили ее здесь, словно сломанную куклу, после того как напялили на Нетти воронью шкуру и столкнули с высокой скалы. Они оставили ее умирать, но дух Нетти слишком силен, она не может успокоиться, пока не позаботится о судьбе нашей дочери.
Эта последняя мысль Нетти превращается в острую стрелу и настигает меня на северном берегу Орегона, где я навещал своих родственниц, зажигает огонь в моей груди и тянет к Хазарду. С первыми лучами солнца я вылетаю из Портленда, держу курс сначала на Ньюфорд, потом стремительно несусь в Хазард, но добираюсь до места не раньше полудня. А потом стою над ней и плачу при виде того, что случилось с моей дорогой девочкой-лисичкой.
— Будь… ты проклят… Джек, — говорит она, как только замечает мое присутствие. — Всегда… всегда слишком поздно…
Я не могу произнести ни слова. Нет на свете таких слов, которые могли бы облегчить ее страдания. Я опускаюсь рядом с ней на колени, вливаю несколько капель воды между пересохших губ, протираю лицо влажной тряпицей, а сердце мое в это время медленно умирает.
— Ты… ты должен… сделать это… ради меня…
Она жаждет получить успокоение не от моего присутствия. Нетти гложет только забота о дочери.
— Ты… должен пообещать… Ты ее… отыщешь… Ты будешь… заботиться.
У меня нет волшебных способностей девчонок-ворон. Я не могу заставить срастись сломанные кости и разорванные мышцы. Не уверен, смогут ли они ей помочь, настолько плохо выглядит Нетти. Но я должен попытаться обратиться к ним.
— Разреши, я позову девчонок-ворон, — говорю я. — Пусть они попробуют…
— Обещай мне.
Небесно-голубые глаза затуманены болью, но взгляд цепко держит меня, и я не могу отвернуться.
— Я обещаю, — говорю я. — Я отыщу, сколько бы это ни заняло времени. Я отыщу нашу дочь и позабочусь о ней.
— Бе… Береги…
— Я буду ее оберегать. А сейчас ты должна мне позволить…
Но Нетти добилась, чего хотела. Она слышит мои слова, слышит то, ради чего держалась так долго, а потом уходит. Я осознаю ее неподвижность, и в душе все заполняется тьмой. Я едва могу дышать. Дрожащими руками закрываю ей глаза, потом упираюсь лбом в землю и не могу сдержать рыданий.
Я не перестаю спрашивать себя снова и снова, зачем ворвался в ее жизнь, зачем все так усложнил?
Но на подобные вопросы не существует ответов.
Я поднимаю голову к небу и пытаюсь выкричать свою боль, пока из горла вместо воплей не раздается хриплое шипение, но и в нем выплескивается мое страдание, переполняющее душу.
Почти стемнело, когда я наконец смог подняться с земли и отнести Нетти в дом. Я освободил ее от вороньих перьев, омыл ее тело и одел в одно из чудесных платьев в цветочек. Я расчесал ей волосы, а потом снова вынес Нетти под открытое небо и пошел через лес по давно знакомой тропинке.
Я похоронил ее в нашей долине, под той самой скалой, где мы впервые встретились. С каждым комом опущенной в могилу земли сердце мое холодело все больше и больше, словно в нем навеки поселилась зима. Закончив работу, я встал и посмотрел на могилу при лунном свете.
— Я знаю, что обещал тебе, — сказал я, — и я выполню свое обещание, но… — Мне пришлось сглотнуть ком, забивший горло, хотя это почти не помогло. — Нетти, сначала я должен выполнить кое-что еще. |