Вводилось смешанное кадровое и территориальное управление,
принимался закон об обязательной военной службе, а также устанавливалось
долгожданное единоначалие, то есть отодвигались в сторону политкомиссары,
эти постоянные источники демагогии и неразберихи. Военная реформа
окончательно устраняла партизанщину, закладывала основу несокрушимости
боевых сил СССР.
Голова Фрунзе упала на стол, произведя странный неодушевленный звук,
заставивший вздрогнуть весь могущественный совет. Он тут же встал и
попытался выйти, однако на полпути к дверям, прижав платок ко рту,
закачался. Платок окрасился кровью, и наркомвоенмор осел на ковер.
Курсанты охраны, явно еще не вполне обученные, как поступать в таких
обстоятельствах, заметались по залу, кто к телу, кто к окну, кто к телефону,
но тут же, то есть почти немедленно, появился отряд санитаров с носилками.
Трудно сказать, были ли эти носилки составной частью "медицинского
обеспечения" заседаний Политбюро, или их туда доставили специально к этому
дню.
В создавшейся панике даже и посторонний внимательный наблюдатель мог бы
растеряться и не заметить более чем странных взглядов, которыми обменивались
некоторые участники совещания. Впрочем, его бы вскоре привел в себя
трагический возглас Ворошилова:
- Крым не помог Михаилу!
Тогда среди возникшего вокруг лежащего тела сугубо сценического
движения (любой двор, особенно в период междуцарствия, напоминает театр, и
Кремль не был исключением) наблюдатель услышал бы ядовитый шепоток
Зиновьева:
- Зато он помог Иосифу...
Трудно сказать, услышали ли эту фразу все присутствующие, несомненно,
однако, что до самого Сталина она дошла. Он появился незаметно, выйдя из
маленькой, сливающейся со стеной дверцы, и беззвучно прошел через зал в
своих мягких кавказских сапожках. Обойдя вокруг стола и особенным образом
обогнув Зиновьева - у последнего в этот момент возникло ощущение, что мимо
проходит кот-камышатник, - Сталин приблизился к носилкам.
В этот момент Фрунзе сделали инъекцию камфоры. Он очнулся от обморока и
тихо простонал: "Это нервы, нервы..." Носилки подняли. Сталин на прощание
притронулся к плечу наркома.
- Нужно привлечь лучших медиков, - произнес Сталин. - Бурденко,
Рагозина, Градова... Партия не может себе позволить потерю такого сына.
Лев прав, думал Зиновьев, этот человек произносит только те фразы,
которые хотя бы на миллиметр поднимают его выше нас всех.
Сталин прошел к столу и сел на свое место, и это место, одно из многих,
почему-то вдруг оказалось центром овального стола. То ли, опять же по
законам драмы, как на появившегося в поворотный момент, то ли по другим
причинам, однако именно на Сталина смотрели оцепеневшие члены Политбюро и
правительства. |