Изабел просияла и подалась вперед.

— О, Маркус! — с искренней радостью воскликнула она. — Спасибо, вы самый понимающий человек на свете. — Она обернулась и бросила взгляд на приоткрытую дверь в спальню лорда Мэннинга: — Б-боюсь, я сейчас не в состоянии думать ни о чем, кроме… — Слова потонули в слезах.

— Мне он тоже дорог, — угрюмо сказал Маркус — Если барон умрет, — добавил он сурово, — нам предстоят мучительные недели, и не придется волноваться из-за перемен, что несет наш брак. — Он глубоко вздохнул. — Мы сосредоточимся на наших обстоятельствах. Когда это все закончится.

От облегчения у Изабел кружилась голова. Холодная, железная лапа, сжимавшая ей внутренности с тех пор, как с бароном случилось несчастье, наконец-то разжалась. Откинувшись на мягкую спинку дивана, она посмотрела на Маркуса. Небрежность его облика делала его особенно привлекательным. Черные волосы спадают на лоб, галстук немного сбился на сторону, жакет цвета бутылочного стекла и сапоги не блещут первозданной чистотой, но это все только добавляет ему шарма. Она улыбнулась про себя. Изабел рассматривала его из-под полуопущенных ресниц, рассматривала человека, который стал ее мужем. Удивительно знакомый и родной, сегодня он притягивал ее своей небрежной элегантностью, как никогда. Она ощутила порыв погладить его широкий лоб, стереть со смуглого лица следы усталости и волнений и эту печальную складку у губ. Мысль о том, что эти губы будут жадно ласкать ее грудь, породила в ней яркую вспышку желания. Изабел в смятении ахнула. Как же можно думать о таких вещах, когда в соседней комнате умирает лорд Мэннинг?

— Что такое, моя дорогая? — спросил Маркус, от которого не укрылся этот тихий вздох.

К огромному облегчению Изабел, в этот момент постучали в дверь, и Маркус разрешил войти. В комнату вошел Диринг с большим серебряным подносом. Он сохранял невозмутимый вид, но быстрый взгляд, который он бросил на дверь в спальню лорда Мэннинга, красноречиво поведал, о чем он думает. Опустив поднос на столик красного дерева, что стоял сбоку от дивана, Диринг поклонился и мрачно объявил:

— Кухарка на ногах с тех самых пор, как лорду Мэннингу стало плохо. Здесь теплые булочки, пирожки с жареными яблоками, имбирные пряники, филе с кровью, жареный бекон, яйца всмятку, чай и кофе.

Маркус улыбнулся ему:

— Передайте ей мою благодарность. Моя жена… — какое наслаждение произносить эти слова, знал только Маркус, — моя жена, наверное, полакомится сладостями и выпьет чаю, а филе и яйца — как раз то, что нужно мне.

На лице Диринга мелькнула бледная улыбка.

— Да, кухарка мне сказала то же самое, когда я вздумал протестовать. — Диринг указал взглядом на дверь спальни и понизил голос: — Ну как он?

Маркус покачал головой:

— По крайней мере без изменений к худшему. Отдыхает. С ним внук.

Диринг не сумел придумать причину, чтобы остаться, и неохотно покинул комнату.

Изабел ела пряник и пила чай, а Маркус наложил себе большую тарелку мяса с кровью, яиц, добавил теплых булочек и пару пирожков. В последний раз он ел довольно давно. Некоторое время в комнате царило молчание: Изабел пощипывала булочку и смотрела в никуда, Маркус сосредоточился на еде.

Когда его тарелка опустела, Маркус почувствовал прилив сил. Он встал:

— Я сейчас вернусь.