— Понимаю. — Помолчав, он добавил: — И берусь исправить положение.

Он взял аккорд и запел:

— Эх, Танюша, нам ли жить в печали…

Таня невольно улыбнулась.

Первые полстакана хорошо легли на уже принятое сегодня. Потом было еще. И еще. Она смеялась, пела, что-то рассказывала, изображала в лицах, танцевала…

Проснулась она от того, что прямо в лицо ей ударил солнечный луч. Таня отвернулась, но было поздно: глаза раскрылись сами собой. Она увидела, что лежит на широкой кровати, а рядом, уставив в потолок усатое лицо, похрапывает Белозеров.

— О Господи! — прошептала Таня. И как ее угораздило? Что было вчера? То есть чем закончилось — это понятно, но почему так получилось?

Она осторожно выпростала ногу из-под ноги Белозерова, пошатываясь, встала и наткнулась на стол. На столе булькнул чайник. Страшно захотелось пить. Таня взяла чайник и, запрокинув голову, стала с наслаждением тянуть из горлышка прохладную кипяченую воду.

— Привет! — сказал сзади Белозеров. — Ты так прекрасна!

Таня пискнула, выронила чайник, забежала за стол и присела.

— Ты что? — сказала она, краснея. — Не смотри.

— Не смотрю, — покорно сказал Белозеров, вздохнул, отвернулся к стенке и добавил: — А жаль.

Таня увидела на стуле свою одежку, откопала трусики, натянула, потом застегнула лифчик, влезла в брюки и джемперок, выпрямилась, одернула джемпер и сказала:

— Теперь можно.

Белозеров повернул к ней улыбающееся лицо.

— Танечка… — начал он и замолчал, не зная, что еще сказать.

Она молча ждала. Пауза затягивалась. Теперь уже начал краснеть Белозеров.

В дверь постучали.

— Да, да, войдите! — с облегчением воскликнули оба, посмотрели друг на друга и рассмеялись. В дверь просунулась кудлатая голова Шпета.

— Не спите, голубки? — прохрипел он. — Вот и славненько. Пошли пить чай с вареньем. А потом — на озера.

В мастерской был накрыт чайный стол: баранки, вазочки с вареньем, вафли, конфеты. Посередине пыхтел самовар.

— Прошу, — сказал Шпет, простирая руку к дивану, где уже сидела с чашкой в руках бледная, но веселая Анечка. — Опохмелиться не предлагаю. Сам этим делом не балуюсь, потому и не спился до сих пор.

— Рассказывай! — махнула рукой Анечка. — А кто всего неделю назад у Томских?..

— Это так, малозначительный эпизод, — прервал ее Шпет, опустив глаза, и тут же сменил тему: — Ладно, быстренько чаевничаем — и по коням. Погодушка аховая, надо ловить момент.

Купальник Таня одолжила у Анечки.

Шпет отвез компанию на Шуваловское озеро, где они, погревшись немного на бережочке, с удовольствием выкупались в коричневой и мутной, но, по заверению Шпета, экологически чистой воде. Таню купание освежило чрезвычайно. Отплыв от берега шагов на двадцать, она закрыла глаза — и на короткий миг вновь стала пятнадцатилетней девчонкой, плывущей по темной глади родного Хмелицкого озера… С берега ее окликнули, и иллюзия пропала. Но все равно на берег она вышла другим человеком — серое царство Скривнуса утонуло в глубинах подсознания. Голубое, чуть запыленное небо летнего Питера улыбнулось ей.

— Таня, Танечка…

Это говорил Белозеров, пристроившийся рядом, как только она прилегла на расстеленное пикейное одеяло.

— Ты уж извини меня… за вчерашнее. Ты не подумай только, что я… ну, воспользовался твоим состоянием. Я ведь и сам был бухой, дальше некуда.

— Да ладно тебе, Белозеров! Ну, было — и было.