Жизнь налаживалась снова, но вряд ли это была та жизнь, о которой мечталось Тане.

Да, материально дела ее шли хорошо, как никогда. Помимо ставки, аккуратно выплачиваемой за каждое выступление, Тане нередко перепадали богатые продуктовые наборы, которыми она прикармливала вечно голодных и безденежных Пятаковых, бесплатные ужины с вином — за счет заведения, а потом, случалось, и за счет приглянувшихся ей посетителей. Подгулявшие гости нередко заказывали песню или романс и щедро кидали за это червонцы и четвертные. Танин репертуар расширился в соответствующую сторону: «Пара гнедых», «Ямщик, не гони лошадей», «Дорогой длинною», «Господа офицеры», «Черная Моль». Шапиро где-то надыбал старинные ноты с песнями известной петербургской дивы начала века Изы Крамер, в том числе и известное всем по цитатам в «Золотом теленке» «Последнее танго» — душераздирающую историю танцовщицы Кло, увезенной с крошечной аргентинской эстрады в блистательный Париж, и ее бывшего партнера Джо, который пробирается за ней в Европу и, оттанцевав с ней прощальное танго, втыкает в несчастную Кло кинжал на глазах изумленного бомонда. А еще были «Черный Том», «Модель от Пакэна»…

У Тани появилась своя устойчивая аудитория, постепенно выкристаллизовывался круг поклонников — деляг районного масштаба, фарцовщиков из тех, что посолиднее, офицеров из близлежащих военных учреждений, иногородних снабженцев, постоянно мотающихся в Питер по нуждам своих хозяйств… Поначалу Таня лишь принимала их заказы на песни, потом букеты, потом стала откликаться на их приглашения и подсаживаться к столикам. Впервые она сделала это после долгой внутренней борьбы, пожалев постоянно одинокого интеллигентного вида клиента, худощавого, в очках и неброском костюме. Он ужинал в «стекляшке» едва ли не каждый вечер и регулярно подходил к Тане после выступления, подносил букет, целовал руку и, глядя на нее печальными глазами, приглашал разделить с ним трапезу. Оказалось, что это — директор торговой базы. Он кормил ее ужинами и рассказами о своей несчастной семейной жизни и сволочной работе недели три, и Таня уже с трепетом начала думать, что вот-вот придет пора расплачиваться за эти ужины. Но потом директор исчез. Может, погорел на своей базе, может, еще что. Сам по себе этот человек был Тане малоинтересен, но мужское внимание льстило ей. И не только льстило. С тех пор как летом удрал из ее пустой комнаты Белозеров, едва не забыв надеть штаны, у нее никого не было. И оттого внутри разливалась противная пустота…

Потом был жестянщик со станции техобслуживания, мужик веселый, разбитной, компанейский. Он подкупил Таню тем, что в дни ее выступлений в «стекляшке» подгонял прямо к ее дому базовскую «Волгу», а поздним вечером, после выступления и ужина в его компании, лично подвозил ее обратно. Ездить в не вполне трезвом виде он ничуть не боялся — все гаишники были ему друзья, а машиной он правил, как бог. И вот однажды он остался у нее на ночь. Это была прекрасная, божественная ночь, но утром он сам все испортил — уходя, оставил на столе сторублевку. Таня догнала его на лестнице, швырнула купюру в его удивленное лицо и велела забыть сюда дорогу.

Потом был штурман дальнего плаванья. Этот прожил у Тани целый месяц, после чего отправился бороздить северные моря на своем ледоколе. От него у Тани остались два подарка — роскошная беличья шуба и гонорея.

Тане повезло — она зацепила болезнь в самом начале: после операции в Склифосовского она внимательно следила за своими женскими делами и, заметив неполадки, моментально помчалась к гинекологу в клинику для театральных работников, куда пока еще имела право обращаться. Диагноз, поставленный весьма деликатно, но однозначно, привел ее в шок. Она разревелась прямо в кабинете, и врач, прежде чем назначить ей курс соответствующих уколов и процедур, напоила ее валидолом.