Изменить размер шрифта - +
Это не было так же просто и первозданно, как любовное воссоединение двух тел. Ему было нужно полное и совершенное преодоление всех ее внутренних запретов, сдержанности, любого осознания всего и вся, кроме полного насыщения пылающих между ними чувств.

Ей придется расстаться со своей гордостью, своим инстинктом самосохранения, потерять чувство себя до того, как он начнет в слепой ярости крушить их сам.

Ее выбор был сделан мгновенно, за одно биение сердца.

Она скользнула вдоль грубой ласки его рук, запустив ладони в его волосы, требуя положить конец мучению.

— Да, — сказала она, и ее голос тоже был резким и грубым, потому что она уже не была собой. — Ты заставляешь меня забыть. Ничего не имеет значения, кроме тебя.

— Скажи мне, чего ты хочешь, — потребовал он, приподняв голову, и посмотрел на нее блестящими глазами. Его пальцы двигались с уверенным мастерством.

Рейвен застонала, это тихое почти животное поскуливание поднималось с самого дна ее бытия. Все сдерживающие центры постепенно рушились, оставив от нее лишь первозданное жаждущее создание без разума и понимания окружающего, живущее лишь нуждами своего тела и души. Его искусные пальцы настойчиво ласкали ее в сокровенных местах, и ее бедра поднимались, прося новых прикосновений.

— Тебя! — она задыхалась, ее ногти вонзались ему в спину, ее тело изогнулось. — Я хочу тебя … тебя всего… — Ее голос был напряженным и дрожал.

Напряженные от алчущей боли вершинки ее грудей были втянуты в водоворот его жадного рта. Одной рукой он сжимал ее запястья и держал их над ее головой, не причиняя боли, но не отпуская, другая его рука все более настойчиво продолжала свои чувственные ласки. И когда ее тело в последних содроганиях прижалось к нему, изгибаясь, и из ее горла вырвался исступлённый крик, он поднял голову и пристально вгляделся в нее, не переставая ласкать, подталкивая ее все выше, не давая разрядки и покоя.

Снова и снова он вел ее к новым чувственным потрясением, ловя ртом ее безумные крики, не давая себе прийти к завершению. Он удерживал ее, когда она хотела заметаться, не давал ей освободить руки и прижать его к себе теснее. Он утолял ее голод, и все же оставлял ее в ощущении пустоты и боли, заставлял ее желать его со всепоглощающей жаждой, воспламеняющей ее нервы.

И когда он, наконец, начал двигаться у нее между бедрами, она могла только отдаться яростной дрожи, раскачиваясь вместе с его телом, ее освобожденные руки тянулись, стремясь обнять его, сильные ноги поднялись, чтобы охватить его. В ее голосе звучала дрожащая мольба, беспомощная, бессловесная, древнейшая. Он вонзился в нее одним грубым толчком, его твердое тело заполняло ее болезненную пустоту, пока она не почувствовала, как он пульсирует внутри ее, и крик ее не стал триумфальным.

Для Джоша мир сгустился, съежился, превратился в один узкий туннель, где никого не было, кроме них. Единственное, что осталось в его сознании, была она, ее тело, охватывающее его так тесно, так мягко, ее дрожащий голос, ее крики, сводящие его с ума, ее ногти, вонзающиеся в его спину как острые жала вожделения. Ад внутри него был тиглем, в котором плавилось все, кроме свирепого голода, который гнал его вперед.

На бесконечное мгновение он оставался неподвижен, удерживая себя глубоко внутри нее в состоянии, столь близком к взрыву, что он чувствовал собственную дрожь как перышки, щекочущие все до единого напряженные нервы его тела. С ее губ сорвался глубокий резкий стон, внутренние мышцы смыкались вокруг него в неожиданном экстатическом ритме, и он уткнулся лицом в ее шею, скрежеща зубами, пытаясь сохранить контроль над свирепым удовольствием так непосредственно ощущать ее освобождение.

Но его тело в отчаянном порыве обрело собственный ритм. Он перехватывал ее задыхающиеся крики, его губы жарко и свирепо охватывали ее рот со всей силой и мощью утраченного самообладания и безоглядной потребности.

Быстрый переход