Блэнкеншип тяжело повалился в кресло и потянулся к телефону. Постучал по рычагу, чтобы ускорить ответ на станции, потом подумал и положил трубку. Кому он собирается звонить? В полицию? Шерифу? Телефон зазвонил, и он снял трубку.

— Мистер Блэнкеншип, это станция. Вы хотели позвонить? Извините, я давала междугородную.

— Нет, — устало проговорил он. — Я не хочу звонить. Неважно. — И он опять повесил трубку. Да и кому звонить? Бруксу Питерсу? Да разве баптистский проповедник сможет ему помочь? Билли Ли? К кому тот сможет обратиться? Где доказательства? Их нет. Он не узнал ни одного из говоривших по голосу.

Ему стало стыдно от испытанного страха. Почти всю войну он издавал в полевых условиях газету для проходящих основы военной подготовки в Форт-Диксе, штат Нью-Джерси. Там ему никто не угрожал оружием. Он положил локти на стол и опустил голову, как ребенок, спящий в школе за партой.

Во вторник Маршалла Паркера хоронили на кладбище Галилейской баптистской церкви, — сооружения из сборных конструкций, стоящего в Брэйтауне у самой городской черты. Единственными белыми на церемонии были Билли и Патриция, Элоиза, Генри и Кэрри Фаулеры, Брукс Питерс, Том Мадтер и Хью Холмс. Им была выделена отдельная скамья.

Энни Паркер держала себя так же стоически, как в тот момент, когда узнала, что Маршалл мертв. Отец Маршалла Джим Паркер во время богослужения тихо плакал.

Холмс, в свое время побывавший на множестве черных похорон, удивлялся сдержанности членов конгрегации, заполнивших пространство церкви и прилегающего участка. Не было ни рыданий, ни открытого выражения горя. Конгрегацию, казалось, охватило горькое оцепенение.

Билли Ли чувствовал себя так, словно истинным убийцей был именно он.

В четверг, во второй половине дня Патриция Ли ответила на звонок, сняв трубку телефона, только что установленного в новом доме, куда чуть раньше была подведена линия.

— Это миз Ли? — Судя по выговору, звонила белая женщина, причем деревенская.

— Да, у телефона Патриция Ли.

— Сегодня вечером они у вас будут.

— Что? Кто будет?

Голос женщины звучал где-то вдалеке, ей было страшно.

— Я не хочу, чтобы вас тронули. Они собираются все сжечь; они сказали, что собираются все сжечь.

— Что? Что сжечь? Кто говорит?

— Неважно. Я просто хотела предупредить. Не хочу, чтобы кто-то пострадал. — И женщина повесила трубку.

Патриция тоже положила трубку на рычаг и поглядела на часы. Примерно пять тридцать. Билли поехал в Гринвилл переговорить с Бертом Хиллом, потом, по пути домой, он выступит в клубе «Ротари» в Уорм-Спрингс, а потом у кого-то в доме состоится встреча. Об этих встречах он договорился еще до инцидента. Конечно, если она позвонит ему, он все отменит и мигом примчится домой. Но этого она не хотела. Ему надо вести компанию, раз мистер Холмс полагает, что дело висит на волоске. Она вышла из дома, села в машину и отправилась в Делано.

Машину она поставила в проезде у скобяной лавки Мак-Киббона, а сама пошла в магазин. Там она направилась прямо в отдел спортивных товаров. Мак-Киббон закончил обслуживать покупателя и занялся ею.

— Эй, привет, Патриция. Как дела? Ищете удочку?

— У меня все в порядке. А ищу я ружье.

Он подошел к застекленному шкафу с оружием и отворил его.

— Что-нибудь для Билли? Подарок ко дню рождения или что-то еще?

— Что-то еще, причем для меня. Большое спасибо, но Билли терпеть не может оружия.

Мак-Киббон так и уставился на нее через очки.

— Для вас?

— Мак, — рассмеялась она, — я настреляла больше пернатой дичи, чем вы ели горячих обедов.