— Избит тупым предметом, наверное?

— Об этом мне ничего не известно, но, во всяком случае, избит он был до неузнаваемости. Вместо лица — каша. И если бы не мерзкая татуировка на груди, я не знаю, смогли бы мы его идентифицировать. Я не очень впечатлительный человек, но после увиденного у меня начались кошмары.

— Какого рода татуировка у него была?

— Какого рода?

— Да, что… — Катрина заметила, что вот-вот выйдет из роли дружелюбного полицейского, и взяла себя в руки, чтобы скрыть раздражение. — Что было изображено на татуировке?

— Ну, как сказать. Лицо. Крайне неприятное. Как будто растянутое в стороны. Как будто оно приклеилось к его груди и хотело оторваться.

Катрина медленно кивала:

— Вырваться из тела, в которое оно было заключено.

— Ага, вот-вот. Вы знаете?..

— Нет, — сказала Катрина и подумала: «Но мне знакомо это ощущение». — А Юдаса, значит, вы так и не нашли?

— Это вы не нашли Юдаса.

— Ну ладно. Как вы думаете, почему нам это не удалось?

Надзиратель пожал плечами:

— Ну, я не знаю. Но понимаю, что типы вроде Юдаса для вас не являются первоочередной задачей. Как я говорил, в его деле были смягчающие обстоятельства, а вероятность рецидива минимальная. На самом деле его срок уже подходил к концу, но у этого идиота, видно, горячка началась.

Катрина кивала. Предвкушение освобождения. Оно наступает при приближении дня выхода из тюрьмы, когда заключенный начинает думать о свободе, и ему внезапно становится невыносимо от мысли, что придется провести в заключении еще один день.

— Кто-нибудь еще здесь может рассказать мне о Валентине?

Надзиратель отрицательно покачал головой:

— Кроме Юнаса, он ни с кем не общался. Да и с ним никто не хотел иметь дела. Черт, он пугал людей. Когда он входил в помещение, казалось, даже воздух сгущался.

Катрина задавала ему вопросы до тех пор, пока не поняла, что просто пытается оправдать потраченное время и деньги на билет.

— Вы начали рассказывать о том, что сделал Валентин, — напомнила она.

— Да? — ответил он быстро, бросив взгляд на часы. — Ух ты. Мне надо…

По дороге обратно через общую комнату Катрина увидела только худощавого мужчину с красным черепом. Он стоял прямо, опустив руки, и пялился на пустую мишень. Стрел нигде не было. Он медленно повернулся, и Катрина не смогла не ответить на его взгляд. Ухмылка исчезла с его лица, а глаза стали вялыми и серыми, как медуза.

Он что-то прокричал. Четыре слова. И повторил их. Громко и пронзительно, как птица, предупреждающая об опасности. После чего рассмеялся.

— Не обращайте на него внимания, — сказал надзиратель.

Смех постепенно затихал у них за спиной, пока они быстро шли по коридорам.

И вот она уже оказалась на улице, вдыхая насыщенный дождем сырой воздух.

Катрина достала телефон, отключила диктофон, включенный с момента ее прибытия в тюрьму, и позвонила Беате.

— Я закончила в Иле, — сказала она. — Время есть?

— Включаю кофеварку.

— Э-э-э-э. А у тебя нет…

— Ты работаешь в полиции, Катрина. И ты пьешь кофе из кофеварки, понятно?

— Слушай, я обычно ела в «Кафе Сара» на улице Торггата, а тебе не помешает выбраться из лаборатории.