С момента появления земледелия появляется и чудовищное неравенство: люди в одно и то же время живут в качественно разных эпохах – как исторических, так и развития антропогеосферы.

Это сообщества разных уровней экологического освоения пространства. Это сообщества людей, самой судьбой обреченных на выяснение общественных отношений в области контроля и распределения ресурсов биосферы. Потеря контроля над биосферными ресурсами – остановка в развитии, деградация, поглощение или гибель. Законы политической экологии суровы.

Но таких было мало, они еще почти не отличались от охотников и рыболовов. Только в 9–8 тысячелетиях до н.э. появилось много подобных сообществ. И все – в Египте и на Переднем Востоке. В 7–6 тысячелетиях до н.э. отдельные поселки сливаются в целые области, населенными земледельцами.

Этот эволюционный процесс получил на редкость неудачное название «неолитической революции». Этот термин ввел англо-австралийский ученый Гордон Чайлд, понимая под ним переход к земледелию и скотоводству. Строго говоря, сам неолит – лишь технология обработки камня. Неолитические народы могут быть и собирателями, и охотниками, и земледельцами, и скотоводами.

Сообщества охотников очень малы, потому что для прокормления им нужны огромные пространства. На территории, где могут прокормиться несколько племен численностью от 20 до 70 человек, земледельцев может жить несколько тысяч, а иногда и десятков тысяч.

Шел тот же процесс, что и при вытеснении более примитивных животных более сложными и совершенными. Во внутривидовой борьбе побеждал тот, кто мог кормиться в большем числе на меньшей территории.

Земля, которая кажется охотникам плотно населенной, земледельцам представляется пустой. Австралия и Северная Америка пусты для европейцев, хотя туземцы вовсе так не думали.

Из первоначальных центров земледелия, а потом из любых земледельческих регионов постоянно шли волны переселенцев – настолько многочисленные, что вытесняли охотников почти незаметно для себя.

Крестьяне были сыты намного чаще, чем охотники и собиратели. Их труд давал гораздо более стабильный доход. К тому же зерно можно было накапливать. Кукуруза, рис, пшено и пшеница могут, не портясь, лежать и 20, и 30 лет. Если откладывать даже самую небольшую часть урожая, этого хватит на черный день.

Бродячие охотники хотели бы поживиться этими запасами, но в городах и селах жили сотни и тысячи людей, а охотники не могли собрать в одном месте больше ста или двухсот воинов – большему числу попросту не хватило бы пищи. Крестьяне могли не бояться за свое достояние.

Крестьянское население затапливало Передний Восток, Балканы, Средиземноморье. За считанные сотни лет там, где кормились тысячи, стали кормиться сотни тысяч.

В странах Южной Европы к этому времени относятся наскальные изображения военных столкновений. Они чередуются с изображениями охотников, стреляющих из лука в горного козла или благородного оленя, сценами собирания меда диких пчел и т.д.. Охотники сопротивляются.

Праевропейцы и сами пытались перейти к новому типу хозяйства. Возможно, примером для них становились племена уже перешедшие к земледелию. Так, например, восемь тысячелетий назад у жителей пещеры Франтхи, в Греции, все большую роль в хозяйстве стало играть рыболовство: и на мелководье, и в открытом море. Кроме охоты и морского промысла, обитатели Франхти активно занимались собирательством. Они собирали фисташки и миндаль, содержащие растительное масло, а также дикие бобовые растения (чечевицу, лику, горох). Обитатели Франтхи последовательно шли к созданию земледельческого хозяйства, но не успели – их оттеснили массы пришельцев.

В среднем и нижнем течении Дуная, в Подунавье, на территориях Румынии и Югославии, в конце мезолита распространена культура Лепенски Вир.