Мальчишка ухмыльнулся:

— Тогда два пенса.

Шарп выдал ему одно пенни:

— Сгинь!

— Девочку, полковник?

— Сгинь, кому сказано!

Оголец умчался. «Пожрать»? Как бы не так. В трущобах деньги тратятся на джин.

Шарп думал о Джейн Гиббонс. Думал со стыдом, ибо пришёл сюда для встречи с другой женщиной. Понимал всю смехотворность своих притязаний на племянницу Симмерсона, и всё равно стыдился. Он и говорил-то с ней три раза, ничего не знал о ней. Она была прекрасна. Она помогла ему в трудную минуту. Что он может ей предложить? Умение вести людей на смерть? Навык убивать французов?

На что Шарп годится? Он может грамотно расположить цепь стрелков; он соображает, в какой точке вражеских порядков сосредоточить огонь. Он может убивать. Год за годом девятнадцать лет подряд Шарп убивал. Он научился различать, когда убийство необходимо, а когда излишне. Шарп смотрел на проходящих мимо него людей, трезвых и не очень, смеющихся и перешёптывающихся, и знал, кто они. Они — те, за кого он дерётся. Крепко нализавшийся юнец выделывал неуклюжие коленца перед хохочущей спутницей, а Шарп вдруг понял одну важную вещь. Он понял, что, родись во Франции, он носил бы красные эполеты вольтижёра , с не меньшей гордостью, чем зелёную куртку стрелка, и брал бы на мушку английских офицеров с не меньшим усердием, нежели сейчас — французских.

Шарп допил эль. Оркестр заиграл вальс. Как сложился бы его брак с Джейн Гиббонс? Как он сложился бы с любой другой женщиной? Куда Шарп денется, если война закончится? Без атак, без вылазок, без разведок, как он будет тратить двадцать четыре часа суток, пусть даже денег после продажи бриллиантов у него будет полно? Пахать? Коров разводить? Или останется в армии? Для чистки формы — слуга, для смотров — лошадь, и куча юных офицеров — для того, чтобы изводить их бесконечными нудными воспоминаниями. Выбор велик, да вот беда: не привык английский солдат к выбору. Английский солдат сражался не по зову сердца, а от безысходности. Французам, пруссакам, австрийцам было куда вернутся. Их ждали дома. Английского солдата никто не ждал. Армия была его домом, полк — семьёй, а такие, как Феннер, угрожали и тому, и другому.

— Вы — глупец. — прозвучало сзади.

Шарп вскочил и повернулся. Она. Зеленоглазая. На ней была чёрная маска, но рыжую гриву прикрывала лишь жемчужная сетка. Ночи в августе ласковы, и тело её облегало второй кожей платье сиреневого шёлка. На плечи была небрежно наброшена тёмная кружевная шаль. Он неловко поклонился:

— Мадам?

— Видок у вас мрачный. Неужели осознали, какого сваляли дурака? — она переложила веер из руки в руку и подставила Шарпу локоть, — Прогуляйтесь со мной.

Они шли по дорожке, огибавшей хитросплетение живых изгородей, и Шарп ловил взгляды мужчин: жадные — на своей спутнице, завистливые — на себе. Два сторожа Воксхолла волокли невнятно ругающегося пьяного. Один из сторожей, видимо, отставной солдат, подмигнул Шарпу и отсалютовал.

Зеленоглазая весело сказала:

— Они считают меня вашей пассией, майор.

Он не нашёлся с ответом, и она засмеялась:

— Жёны таких платьев не носят.

— Почему?

— Такие платья надевают, чтоб приманить подходящего жениха, майор. Когда же цель достигнута, жених превратился в супруга, он сам начнёт упрашивать, чтоб его благоверная не надевала ничего подобного. — веером зеленоглазая надменно отодвинула с пути зазевавшегося ребёнка, — Так же и простофиля, имевший неосторожность жениться на актрисе, предъявляет ей после свадьбы ультиматум: или я, или театр, хотя, если бы не театр, он предмет своей любви никогда бы не встретил.