— Я скажу тебе, как все было, на мой взгляд, — сказала Дорин в лунном свете. — Я думаю, что Рамона знала, что, если твой маленький брат окажется в комнате для допросов даже с полоумным полицейским, он мог признаться в чем-то намного худшем, чем в прикасании к девочке в школьном автобусе или подглядывание в машины, в местном переулке для влюбленных, или любом мелком преступлении, в котором его обвиняли. Я думаю, что она уговорила тебя взять вину, и уговорила своего мужа помалкивать. Или запугала его, что больше походит на правду. И либо потому что полиция никогда не просила, чтобы девочка сделала опознание, либо потому что она не выдвинула обвинения, им все сошло с рук.

Эл ничего не сказал.

Тесс задумалась, я стою здесь на коленях, разговаривая воображаемыми голосами. Я сошла с ума.

Все же часть ее знала, что она пыталась собраться с мыслями. Единственный способ сделать это состоял в том, чтобы разобраться, и она считала что история, которую она рассказала голосом Дорин, была или верна или близка к истине. Она была основана на догадках и дедукции, но она имела смысл. Это вписывается в то, что Рамона сказала в свои последние минуты.

Ты тупая сука, ты не знаешь, о чем говоришь.

И: Ты не понимаешь. Это ошибка.

Это была ошибка. Отлично. Все, что она сделала сегодня вечером, было ошибкой.

Нет, не все. Она была уверена в этом. Она знала.

— Ты знал? — спросила Тесс мужчину, которого убила. Она потянулась, чтобы схватить руку Штрелке, затем отдернулась. Он был все еще теплым под своим рукавом. Возможно, он все еще жив. — Знал?

Он не отвечал.

— Позволь мне попробовать, — сказала Дорин. И своим самым доброжелательным «ты можешь мне все рассказать» голосом пожилой дамы, тем, который всегда работал в книгах, она спросила:

— Как много вы знаете, мистер Водитель?

— Порой я подозревал, — сказал он. — Обычно я не думал об этом. У меня был бизнес, чтобы отвлечься.

— Ты когда-нибудь спрашивал свою мать?

— У меня была возможность, — сказал он, и Тесс подумала, что его странно изогнутый к верху правый глаз уклонился. Но в этом диком лунном свете, кто мог говорить о подобных вещах? Кто мог сказать наверняка?

— Когда исчезли девушки? Тогда ты спросил?

На это Большой Водитель не ответил, возможно, потому что Дорин начала походить на Фрица. И конечно на Тома.

— Но ни разу не было никаких доказательств, верно? — На этот раз это была сама Тесс. Она не была уверена, что он ответит на ее голос, но он ответил.

— Нет. Никаких доказательств.

— И ты не хотел доказательств, так ведь?

Ответа не последовало, поэтому, Тесс встала и, пошатываясь, пошла к забрызганной отбеливателем коричневой кепке, которую ветром отнесло через дорогу на лужайку. Когда она подняла ее, свет прожектора вновь погас. Внутри, собака прекратила лаять. Это заставило ее подумать о Шерлоке Холмсе, и стоя там в ветреном лунном свете, Тесс услышала как издает самое печальное хихиканье, когда-либо доносившееся из человеческого горла. Она сняла свою кепку, засунула в карман куртки, и нацепила его на ее место. Она была слишком велика для нее, поэтому, она сняла ее, только для того, чтобы отрегулировать ремешок сзади. Она вернулась к мужчине, которого убила, тому, которого она судила, возможно, не совсем причастный… но достаточно, чтобы заслужить наказание, которое отмерила Отважная Женщина.

Она постучала по козырьку коричневой кепки и спросила:

— Разве это та, которую ты носишь, когда отправляешься в дорогу? — Зная, что это не она.

Штрелке не ответил, но Дорин Маркиз, глава Общества Вязания, ответила.