– Вот уж чего не ожидал от судьи Харт! – Неожиданная догадка осенила его. – Бог мой! Неужели ты беременна?

Она убрала руки от лица и отчаянно замотала головой. Высказанное им предположение ужаснуло ее.

– Нет… нет…

– Тогда что же? – Он был разочарован, но постарался скрыть это.

Больше медлить нельзя, надо сказать ему все.

– Тони… – Она запнулась. Что-то сдавило ей горло, затрудняя дыхание.

Несколько мгновений она боролась с этим удушьем, которое мешало ей сделать признание.

Наконец справилась с собой и произнесла едва слышно:

– У меня есть еще ребенок… Сын.

Вот все и открылось! Секрет, хранимый ею так тщательно, тот, что она надеялась унести с собой в могилу, теперь известен Тони Марино, полицейскому из отдела борьбы с наркотиками, а он не католический священник и не обязан сохранять тайну исповеди.

Она сгорала от стыда и чувствовала себя неуютно под его изучающим взглядом.

– Значит, у тебя есть еще сын, – тихо повторил он, и Грейс оценила его чуткость.

– Да. – Великим облегчением было для нее то, что она теперь могла говорить об этом открыто.

Тони подхватил ее на руки, донес до спальни, уложил на кровать, присел рядом.

– Ну-ка расскажи мне обо всем. Как я рассказал тебе о Рейчел.

Грейс очень хотелось исповедаться, но в этой исповеди она уже не могла выставить себя такой святой, как Тони по отношению к Рейчел.

– В пятнадцать лет я заимела ребенка и отказалась от него в родильном доме.

Воспоминание о Хэмфри Дамси, с которым она была близка единственный раз и который стал отцом ее ребенка, едва не заставило ее зарыдать, но она сдержалась.

– Как связать это со жвачкой? – напомнил он деловито, как будто ее тайна совсем не потрясла его.

– Не знаю, все может быть… Я еще не все рассказала тебе.

– Ну, так выкладывай все начистоту, – подбодрил ее Тони.

Он откинулся на спинку, удобно устроившись, готовый выслушать долгую исповедь, и тактично прикрыл ресницами свои черные, пронзающие душу и тело Грейс глаза. Комната была непохожа на исповедальню – залитая щедрым солнцем золотой осени и такая уютная, она располагала к сиюминутным радостям, а не к тяжким воспоминаниям. Грейс так хотела отдаться моменту, вновь пережить наслаждение, которое доставляли ей объятия Тони, но надо было сперва избавиться от груза, давившего на душу, она это понимала.

– В понедельник утром я взяла с крыльца, как обычно, свежую газету. Там печатается колонка гороскопов на неделю. Три были обведены кружком. Дева – это мой – 30 августа, Рыбы – Джессика – 8 марта, и Козерог – 21 января. Мой сын родился двадцать первого января. – Грейс сделала паузу, перевела дыхание. – Я что-то подозревала, но не хотела верить. Однако все сходится, не так ли? Неужели он отыскал меня и мстит мне? Господи, какая же ненависть в нем живет, если он так поступает! И чего еще можно ждать от него?

Грейс исчерпала всю себя этим признанием, и Тони это почувствовал. Он обнял ее, и объятия эти были целительны для нее. Дрожь, сотрясающая ее тело, постепенно стихала, а злобный великан, сдавливающий в кулаке ее сердце, наконец-то убрал руку. Она вновь стала сама собой, влюбленной женщиной, которую мужчина привел к себе в дом с определенными намерениями. Эти намерения отвечали ее желаниям. Прежде чем их губы слились в любовном поцелуе, она все-таки предупредила его:

– Никто, кроме тебя, здесь, в городе, об этом не знает. Ни Джессика, ни Джекки. И не мой папаша в Миннесоте. Когда я родила мальчика, я убедила себя, что этого факта в моей жизни не было.