Просунув руки под его рубашку, я погладила Освальда по спине.

Он взглянул на меня:

— Иэн приезжает из-за тебя.

— Я уверена, он давно позабыл, что встречался с глупой мексиканской девчонкой, — сказала я, хотя у меня в шкафу были припрятаны записки и подарки, которые регулярно присылал Иэн.

— А я не могу забыть. — Освальд поцеловал меня в губы, потом провел пальцем по моей шее. — У нас еще есть время до их приезда, — сказал он.

Взяв меня за руку, он слегка прихватил зубами кожу на тыльной стороне моего запястья — так Освальд давал понять, чего он хочет.

Я сняла с него пиджак, стянула через голову галстук и расстегнула рубашку. Потом быстро разделась сама, и он привлек меня к себе, поглаживая по спине и бедрам, игриво покусывая мою шею.

Я целовала его грудь; после длинного трудового дня кожа Освальда приобрела едва уловимый солоноватый привкус. На мой взгляд, он идеален во всех отношениях. Я расстегнула ремень и стянула с него широкие брюки. Он шептал мое имя, продолжая ощупывать меня и поглаживать; через некоторое время я почувствовала, что почти отравилась удовольствием.

— Можно? — вежливо спросил он. Освальд всегда просил позволения своим низким, мелодичным голосом.

— Да. — В тот момент я была согласна на все.

Он потянулся к картине, стоявшей на полке, и нащупал за ней скальпель, который всегда там лежал.

Освальд извлек скальпель из ножен.

Я поежилась, несмотря на то, что было тепло. Я не из тех девушек, что стремятся к боли, но некоторые занятия, например работа в саду, стоят того, чтобы перетерпеть маленькие ранки и ссадины.

Освальд ласкал меня до тех пор, пока я не откинула наконец голову и не закрыла глаза, ощущая только прикосновения его рук. Потом я почувствовала, как он сделал надрез в верхней части моей груди — так быстро и незаметно, что я почти не почувствовала боли. Открыв глаза, я наблюдала за тем, как он склонил голову над ранкой, из которой сочилась алая кровь. Освальд вздрагивал от удовольствия. Через несколько секунд, когда он оторвал губы от моей груди, порез затянулся, и кожа выглядела абсолютно так же, как прежде.

Скользнув на шерстяной ковер, мы начали заниматься любовью. Освальд кольнул скальпелем мой указательный палец и высосал несколько капелек крови. Перевернув его на спину, я завладела им.

Мою беззаботную дрему прервал собачий лай — видимо, подъезжали гости. Взглянув на часы, я выбралась из объятий Освальда.

— А ты знаешь, который час? — спросила я.

— Который?

— Поздний, очень поздний.

Я подошла к шкафу, а Освальд просто смотрел на меня, лежа на ковре.

Юбка и хлопковая блузка цвета бургундского вина, которые я планировала надеть, выглядели еще более убогими, чем накануне вечером. Но — делать нечего. Я выложила их на кровать.

— Давай примем душ вместе!

— У нас нет времени. Мне придется ополоснуться, изобразив Шустрика Гонсалеса.

Я помчалась в ванную. В течение трех минут, пока я стояла под струей воды, я мандражировала по поводу встречи с родственниками Освальда в целом и его родителями, в частности. Господин и госпожа Грант целый год провели в Праге; я даже видела фотографии, на которых они все делали по-пражски: читали в кафе, ходили в музеи, посещали различные культурные события и обсуждали экзистенциализм.

Они вырастили замечательного, хотя и вполне практичного сына и наверняка должны быть прекрасными людьми. Я втайне надеялась, что они нежно обнимут меня, и мы станем искренно заботиться друг о друге. Вероятно, мама Освальда будет вести со мной длинные телефонные разговоры, а может, даже подкинет какой-нибудь хороший совет.