Madre de Dios, что же делать?

Рамон взъерошил волосы и надвинул на лоб шляпу. Ничего, он что-нибудь придумает. Должен придумать. Рамон надеялся, что это произойдет скоро.

Глава 8

— Сеньор Рамон!

Войдя в деревню, он увидел Лину и Кэрли. Флоренсия стояла чуть поодаль возле Томазины и Серафимы. Они ждали прибытия Педро с большой carreta, которая доставит их домой.

— По словам сеньориты, вы должны уехать, — сказала Лина. Она выглядела утомленной, как и все они. Щеки запали, целительница казалась еще более истощенной, чем в день их приезда сюда.

— Теперь, когда ваши люди вне опасности, нам пора возвращаться.

— Я могла бы произнести слова благодарности, но их недостаточно. Наш долг нельзя оплатить словами.

— Вы ничего не должны нам. Вы помогли мне — спасли жизнь сеньориты. Это с лихвой покрывает ваш долг.

Лина покачала головой, ее прямые черные волосы упали на лоб.

— Белые люди давно желают нам смерти. Вы — другие. Мы не забудем это. — Она повернулась к Кэрли: — Да поможет тебе Бог, маленькая Ва-су-ви.

Кэрли улыбнулась:

— Спасибо, Лина. Заботься о брате, ладно?

— Он будет бегать, как олень, и наживет себе новые неприятности еще до новой луны.

Рамон посмотрел на женщин. Совместная работа сблизила Лину и Кэрли. Девушка подружилась и с мальчиком, которого Рамон тоже полюбил. Когда он приезжал в деревню, мальчик бежал к нему с приветствиями, говорил, что больше всего на свете хочет стать великим ковбоем, упрашивал Рамона заняться его обучением и взять с собой в Лас-Алмас, где он смог бы овладеть искусством испанских наездников.

Рамон всегда отвечал отказом.

Ему и без того приходилось кормить слишком много людей. Зачем еще один рот? Однако испанец жалел мальчика. В лучшем случае его ждала унылая, тягостная жизнь. Но ковбой всегда превосходный наездник, гордость укрепляет его дух, а если повезет, он может найти работу.

Кэрли посмотрела на Рамона, и он взял ее за руку.

— Как она назвала тебя? — спросил он девушку, ведя ее к повозке.

— Ва-су-ви. Она дала мне это индейское имя.

— Что оно означает?

— Подсолнечник. — Кэрли смутилась. — Лина говорит, что моя улыбка такая же яркая, как утреннее солнце.

Рамон почувствовал, что у него защемило в груди.

— Верно, — тихо ответил он. — Как утреннее солнце.

Ее щеки порозовели, губы кокетливо изогнулись, и она потупила взор.

— Они хотят, чтобы мы вернулись, Рамон, — Кэрли поглядела ему в лицо, — и повеселились с ними на празднике. Они благодарны нам за помощь.

— А ты хотела бы этого, chica?

Радость осветила ее лицо. Испанцу нравилось ее жизнелюбие. Его соотечественники умели радоваться жизни в отличие от многих американцев, которых он знал.

Внезапно ее улыбка исчезла, свет в глазах потух.

— Больше всего я бы хотела отправиться домой. Но если ты не позволяешь мне покинуть вас, тогда давай вернемся сюда.

Рамон коснулся ее щеки — нежной, как грудка голубя. Зардевшаяся румянцем, она походила на розу. Рамон вспомнил ту ночь, что Кэрли провела в его объятиях, и сердце его неистово заколотилось.

Проклиная себя и ее, он отвернулся.

— Твое желание, — сдержанно сказал он, — для меня закон.

Не ответив ему, Кэрли спросила Флоренсию:

— Мы готовы к отъезду?

— Si, сеньорита Мак-Коннелл.