В ходе столетий, на фоне кошмарных проявлений нетерпимости и политических зверств выстояла и выжила всепланетная республика ученых, стремящаяся к взаимопониманию между людьми всех на свете стран. Срыв этого международного сотрудничества будет трагедией. Что Мона Бейкер не смогла додуматься до этого — мне досадно, учитывая в частности, что знаток теории перевода по определению занимается диалогами различных культур. Не может быть обвинена целая страна, даже если вызывает нарекания ее правительство. Нельзя обвинять страну, не учитывая всех различий, противоречий и несогласий между отдельными представителями ее населения.

Только что, завершая очерк, я услышал, что какой-то Комитет надзора и контроля в Израиле отменил телевизионную пресс-конференцию Шарона, рассмотрев ее как замаскированную предвыборную агитацию. По этому факту видно, до чего диалектически взаиморазлично поведение разных инстанций: не пойму, как этого могут не замечать те, кто, вероятно, считает несправедливостью эмбарго Ирака. Разумеется, эмбарго бьет и по тем, кто страдает от саддамовской диктатуры! Ни в одной области Земли все овцы не черны. Считать, что все мазаны одним миром — именно это называется расизмом.

VII. Ну хоть повеселимся, что ли

Дар пост-видения

Любители паранормальностей, (те самые, которым не упускают случая вставить шпильку неумолимые скептики из комитета CICAP, развенчивая мистику и всякие чудеса), ужасно любят предвидения. Но почему-то никто не интересуется пост-видением. А я уверен, что пост-видение — суперинтересная вещь. И знайте, что я обладаю поствидческим даром. До нынешнего дня я ревниво оберегал свой секрет, поскольку опасался иронической реакции и злобных выпадов. Теперь же, укрепившись духом после обнародования третьей тайны Фатимы, я готовлюсь явить миру все заботливо утаивавшееся в глуби сердца.

Иногда мне случается впадать в транс и явственно видеть, почти с эйдетической четкостью деталей, эпизоды, имевшие место в эпохи, когда меня еще не было на свете. Но я вижу их не в тумане, и не вынужден их описывать иносказательно и путано, как Нострадамус, чьи так называемые пророчества приложимы ко множеству любых событий. Нет, я вижу прошлое до того детально, что никакой двусмысленности в моих словах не бывает.

Вот вам примеры. Вижу крупный и процветающий город на берегах Малой Азии. Город осажден великой армией, которую ведет светлокудрый долгогривый герой, вижу деревянную лошадь в этом городе. Из брюха лошади выходят воины и уничтожают жителей. Спасаются только двое — один повлечется по волнам странствовать, другой высаживается на авзонский берег, основывает страну.

Вижу орды бородачей с волосами, умащенными салом, бородачи врываются в самый могущественный на свете город, их предводитель бросает меч на весы и восклицает: «Горе побежденным».

Вижу генуэзца, чьи волосы короче, чем волосы виденных мной прежде, — он долго плывет на одной из трех каравелл, покуда юнга не прокричит: «Земля!» — и то, что он полагает Индиями, не окажется совершенно новым и неизведанным дотоле континентом.

Я вижу: некто при недлинных волосах наблюдает за Луной в изобретенную им самим трубу и возглашает, что Земля обращается около Солнца, за что его терзают и судят, и дело кончается для него позорно, но он бормочет: «И все-таки она вертится».

Вижу стриженого с чубом, родившегося на малом острове, который с победоносными армиями проходит вдоль и поперек Европу от Альп до египетских пирамид, от Манзанареса до Рейна, а потом умирает, брошенный всеми, на острове еще меньшем, нежели тот, на котором он был рожден.

Вижу еще более коротко стриженого, тоже с чубом и с усами щеткой — он развязывает мировую войну, организует чудовищный геноцид и глотает яд в подземном бункере.

Вижу совершенно лысого, который завоевывает власть маршем на столицу, молотит на току, обцеловывает детей, покуда труп его не вывесят на площади с попугайским названием.