И, конечно, увидев Дашу, Цар решил сделать царский жест. Он, опережая Дашин выбор, столкнул со своей парты Пробирку и повелительно сказал, обращаясь к новенькой:

— Прошу, миледи! Место ждет вас!

Колька моментально перескочил на мою парту и виновато сказал:

— Приказ Царя!

Даша посмотрела на Царя, улыбнулась и... направилась к моей парте. Подойдя, она положила сумку на крышку парты и, глядя прямо в глаза Пробирке, сказала:

— Пожалуйста, вернись на свое место. Здесь буду сидеть я.

Глаза Кольки забегали, как у мышонка, попавшего в мышеловку, он посмотрел на Царя, потом на Дашу и встал. Какое-то мгновение стоял, не зная, куда податься, потом, метнув извиняющий взгляд на Царя, уместился на краешке Эдикиной парты. И Даша села возле меня.

Класс замер в ожидании перемены. Мой друг Вадик, который сидел за мной, прошептал:

— Бить будут...

В этот день у нас была контрольная по химии, но всем было не до нее. Особенно мне. А Даша спокойно расправлялась с формулами, как будто гроза, нависшая над классом, ее не касалась. И тогда я, не выдержав, написал на промокашке: “Ты обидела Вовку Цара. Он бить будет!” и пододвинул ее к Даше. Она пробежала глазами мое послание и приписала внизу: ”Чепуха!”

После звонка на перемену, когда Зоя Филимоновна, собрав тетрадки, вышла из класса, все, как по команде, повернули головы в сторону моей парты. Вовка медленно поднялся со своей парты и медленно подошел к нам. Он остановился возле меня и, растягивая каждое слово, сказал:

— Растворись! — и замер в ожидании моего исчезновения.

Раньше я бы растворился, исчез, пропал, уполз, размазался бы по стенке, но сейчас возле меня сидела Даша, и я остался на месте, вжавшись в парту. Цар удивленно посмотрел на меня: мол, девочка не знает местных законов, но ты должен их знать, как дважды два четыре!?

Он хмыкнул и повернулся к последней парте, за которой сидел его личный палач Санька Дылдин:

— У еврейчика что-то со слухом. Он не понимает по-русски. Переведи ему по-еврейски.

Санька хихикнул и поспешил ко мне. Я еще больше вжался в парту и замер в ожидании боли, прикрыв ладонями уши. Санька протянул к моим ушам руку, и в эту минуту Даша, до этого спокойно сидевшая рядом, вскочила и, на лету перехватив его руку, резко потянула ее на себя, и Дылда, закружившись на месте, как волчок, сделав пируэт в воздухе, растянулся на полу и замер, не соображая, что произошло. А Даша следующим движением ткнула ладонью Царя, и тот, сложившись, как перочинный ножик, медленно сел на пол.

–Тэквандо, — сказала Даша незнакомое нам слово, и пояснила, — у меня третий дан!

Класс на мгновение замер. А потом Таня Спицына, наш комсорг, растерянно сказала:

— А у Царя мама секретарь райкома!

Мы это и без нее знали. Сказала она это не для нас, а для новенькой. И новенькая ей ответила:

— А у меня мама врач. Это более нужная профессия!

Вечером, когда я дома рассказал о случившемся, папе больше всего понравились в этой истории слова Даши.

— Умная девочка! — сказал он.

— Ой, — сказала мама, — ничего умного я в этих словах не вижу. Не дай Бог, эти слова дойдут до Клавдии Петровны!

— Сталинские времена прошли, — заметил папа.

— Неважно, — сказала мама. — Им и сейчас хватает власти, чтобы устроить вырванные годы, кому захотят.

— И что они сделают? — хмыкнул папа. — Уволят?

— Уволят! — согласилась мама.

— Так они уедут с этой радиации и еще скажут им за это спасибо! — засмеялся папа.