— А из нашего класса в Краснополье я остался один. Женился, пацана уже имею. В общем, старею, — сказал Санька и вздохнул почему-то.

— А ты знаешь, где кто? — спросил я.

— Откуда я знаю?! — развел руками Дылдин. — Знаю только, где Царь. Не поверишь, когда услышишь!

— Почему не поверю? — сказал я.

— А потому что он в Германии. Женился на еврейке из Кричева и укатил с ней в Дюссельдорф, — Санька вдруг стукнул себя по лбу и сказал: — тараторю с тобой полчаса, а у кого собираешься остановиться, не спросил.

— В гостинице, — сказал я.

— Никаких гостиниц, — сказал Санька. — У меня остановишься. Кстати, ты мою жену знаешь, вашей соседки Карповны дочка.

Мы говорили с Санькой до самого отхода автобуса, потом он посадил меня на приставное сиденье возле себя, и мы продолжали разговор до самого Краснополья. Говорили обо всем, но главный интересовавший меня вопрос я все отодвигал и отодвигал на потом, боясь получить не радостный для меня ответ. Но перед самым Краснопольем, когда уже проехали льнозавод, я не выдержал и спросил:

— А ты не знаешь, где Даша?

Санька удивленно посмотрел на меня и сказал:

— А я думал, вы переписываетесь? Хотел только что про нее у тебя спросить.

— Я не знаю, где она, — сказал я.

— Они уехали через несколько месяцев после вас, — сказал Санька. — Ее родителей перевели куда-то в Гомельскую область. Она всем говорила куда, но убей меня, я не помню... Вот и все, что я знаю, — сказал он и виновато развел руками.

— И никто не знает? — переспросил я.

— Никто, — сказал Санька.

И мы начали говорить о чем-то ином. Потом мы еще долго говорили у Саньки на кухне за бутылкой смирнофской водки, я слушал его, о чем-то говорил сам, но мысли кружились вокруг Даши, как бабочки вокруг свечи, и, натыкаясь на пламя, сгорали, обжигая меня. А потом, под утро, Санька сказал:

— А Царь хвалился, что это его маманя перекинула Дашкиных батьков поглубже в радиацию. Чтобы Советскую власть уважали! — Санька закурил, затянулся, выпустил ровное круглое кольцо из дыма, какое в школе умел делать только он, и, выругавшись, сказал: — дураки они! Больше радиации, чем в нашем Краснополье, нигде нет!

Я не знал, что мне делать дальше. Утром Санька взял мне билет на трехчасовой рейс на Могилев. Я привез целый чемодан сувениров для знакомых, но из знакомых в поселке остался лишь Санька, и я весь чемодан оставил ему. Оставил себе только Барби.

ЛЕГЕНДА О ПОСЛЕДНЕМ КРАСНОПОЛЬСКОМ ЕВРЕЕ

Санька утренним рейсом поехал на Костюковичи, а я пошел на кладбище. Убрал могилы, все подряд, ибо я не знал, где точно лежат мои бабушки и дедушки. Папа мне объяснял перед отъездом, но на заросшем травой кладбище трудно было что-то отыскать. Убрав все, что смог, я сел передохнуть на огромный валун, что лежал у кладбищенской ограды. Я сидел задумавшись и не заметил, как ко мне подошел человек.

— Устали? — спросил он.

Я поднял глаза: возле меня стоял пожилой седой мужчина в клетчатой фланелевой рубашке и потертых джинсах.

— Устал, — честно признался я.

— Давно сюда никто не приходил, — сказал мужчина и внимательно посмотрел на меня. — Вы случайно не внук Эты-белошвейки?

— Внук, — кивнул я.

— Вы случайно не из Америки? — спросил мужчина.

— Случайно, да, — улыбнулся я и сказал: — я пытаюсь вспомнить вас и не могу: не узнаю.

— А откуда вам меня знать, — сказал мужчина. — Когда вы уезжали из Краснополья, в поселке было абисалэ идун (немножко евреев) и не было меня. А сейчас здесь нет ни одного еврея, и есть я.