— Федя, садись, — сказала она торопливо. — Дедушка из лесу всегда сказку в кармане приносит. Сейчас достанет. Правда, дедушка?

— Правда, — улыбнулся дед Максим. — Вот в этом. С соседом одним я в лесу разговорился. Налей-ка, бабка, горяченького, а я тем часом про соседа и расскажу.

Рассказ про соседа вышел до того интересный — на четыре стакана чая хватило. Ребята слушали не дыша, даже под столом ногами толкаться перестали.

— Он только по глазам меня и понял, — кончил дед Максим к допил с блюдечка чай. — Я на него глазами повёл, а он с моей коленки бух в траву, да на ёлку. Уж и кричал на меня, и бранился, чуть живот не надорвал. Крепко напугался и оттого на меня же рассердился.

— А ты чего ж не стрелял? — живо спросил мальчуган и даже со скамейки вскочил, так разгорячился.

— Зачем его стрелять? Он живой мне душу веселит, — улыбнулся дед.

— А я бы выстрелил. Обязательно. Вот когда вырасту. Ты зачем сам ружьё носишь, а сам не стреляешь?

Дед Максим поставил чашку на стол, он уже не улыбался.

— Я ружьё ношу затем, чтобы в лесу порядок наблюдать, от лихих людей, которые зверя обидеть желают. А по-твоему, что на глаза попадётся — сам валяй-бей? — сурово проговорил он. — Старые люди говорят: бурундук человеку криком знать даёт, если медведь близко ходит. Вроде он человека от беды уберечь хочет. Вот он каков. А ты, Федя, один денёчек у нас гостишь, живое любить ещё не научился. Погоди — научишься.

Но мальчик уставился глазами в землю и упрямо молчал. Дед чуть заметно покачал головой.

— Наш лес не простой, — сказал он, — заповедный. Смотри на него и радуйся. Это и звери понимают, вольно живут, из других мест сюда сходятся. Разные звери. Вот только медведь — один такой был, Лохмач я его прозвал, ему что-то у нас не понравилось, ушёл, и куда — следов не оставил. А покуда жил — никому от него обиды не было. Даром что зверь.

Дед Максим пристально посмотрел на мальчика и встал.

— Ладно, бегите. А у меня ещё дома дела. Да смотрите, не баловаться.

— Не будем, — торопливо пообещала девочка и незаметно потянула мальчика за рукав. — Идём же, ну… На бурундука посмотрим. Тихонько. Пока бабушка не услыхала.

— Куда вы? — высунулась было из двери бабка, да только рукой махнула: разве за озорниками поспеешь?

Лесниковой сторожки за первым же поворотом тропинки не стало видно. Теперь дети уже не бежали, а шли скорым шагом. Мальчик шёл молча, упрямо подняв голову, точно говорил: что хочу, то и делаю. Анюта, маленькая, синеглазая, торопливо топотала около него, заглядывала ему в лицо, повторяла просительно:

— Федя, ну чего ты придумал? Ну не надо ловить, слышишь?

— Отстань, — отвечал мальчик и сердито толкался локтем. — Чего за руку хватаешь. Что ты в охоте понимаешь! Я его петлёй. Враз! Знаешь, какая у бурундука шкурка красивая! Дед же сам говорил.

— Я не знала, что ты его поймать хочешь, а то дорогу не показала бы. Дедушка рассердится, вот увидишь.

— А он откуда узнает? Ты, что ли, наябедишь? Сама, небось, трусиха. Девчонки всего боятся. И ревут. У, плакса-вакса…

— Неправда, — рассердилась Анюта и даже топнула босой ногой. — А ты хвастун!

В этом месте тропинка свернула из старого леса под горку в молодой. Густые кусты орешника протянули друг другу ветки через тропинку, будто здоровались. Идти рядом стало тесно, и мальчик пошёл впереди.

— Сейчас я прут вырежу, — сказал он и засунул руку в карман штанишек.