И тут я сообразила, что летают они гораздо ниже края скалы — сачком их сверху не достать. Что же делать? Стена была отвесная, но не ровная, вся в трещинах и уступах. Я сняла сапоги, сунула ручку сачка за пояс так, чтобы его удобно было вытащить, и осторожно спустила босые ноги вниз, нащупывая, за что бы уцепиться. Вот одна нога упёрлась в крошечный выступ, другая — с нею рядом. Правая рука ещё осталась наверху, левая спустилась и ухватилась тоже за крошечный выступ. Он острый, пальцам больно, но держаться можно, только скорее бы правая рука нашла опору покрепче. Так я спустилась по скале вниз, от уступа к уступу; ниже, ещё ниже, до трещины, в которой играли над цветами мои синие махаоны. Я спускалась так медленно, что они почти не обратили на меня внимания: немного отлетели и опять вернулись, видимо, эти цветы им чем-то очень понравились.

Пальцы ног у меня совсем онемели, одна рука разрезана острым камнем до крови, я старалась не смотреть вниз: подняться наверх уже не хватит силы, только об этом не надо думать,

Вот это удача: левая нога упёрлась в какой-то большой выступ, поместилась на нём целиком — пальцам можно отдохнуть. Левая рука нащупала трещину поглубже, и края не острые, не режут. Укрепившись таким образом, я осторожно правой рукой отцепила от пояса сачок. Две бабочки, перепархивая друг через друга, медленно кружась, приблизились как раз на длину рукоятки сачка. Я размахнулась — и сразу сачок так сильно подкинуло кверху, что я чуть не потеряла равновесия.

Что это? Не один? Неужели мне это не кажется? Нет, в сачке бились две огромные бабочки. Им тесно вдвоём, даже крылья как следует нельзя расправить. Вынуть их из сачка одной рукой невозможно, но ещё минута — и они покалечат друг друга, собьют яркую синюю пыльцу с крыльев. Освободить и левую руку и остаться стоять на одной ноге над пропастью? Удержусь ли?

Стараясь не смотреть вниз, я медленно-медленно вынула из трещины пальцы левой руки, опустила её, нащупала и достала из боковой сумки жестяную коробку. В ней вата с эфиром.

Ещё медленнее, одну за другой, вынула из сачка обеих бабочек, сложила им крылышки, сжала грудки, чтобы не бились, пока не подействует эфир. Готово! Коробка плотно закрыта и так же медленно засунута в сумку.

И пора, левая нога онемела, уже не чувствует выступа, на котором стоит, правая не может ей помочь — не за что зацепиться.

Я вновь левой рукой стараюсь нащупать трещину. Вот она, но… поздно, нога скользит, опора из-под неё исчезла. Минуту я висела на пальцах левой руки, чувствуя, как они немеют и разжимаются… Всё! Падаю!

Очнулась я уже внизу. То есть не совсем внизу: почти на половине горы, на большом выступе росло дерево с густыми ветвями, сквозь эти ветви я и пролетела падая, и каждая ветка захватила на память кусочек моего платья и кожи, но зато и ослабила быстроту падения. А толстый ковёр из мха и травы у подножия дерева уменьшил силу удара. И теперь я лежала на этом ковре, не чувствуя боли, но и не чувствуя своего тела, точно его и не было.

Понемножку я стала соображать. Солнце уже перешло на другую сторону неба, значит, я лежу долго. Сколько? Надо посмотреть на часы, но рука не слушается, не поднимается, и головы не повернуть. Вдруг у меня все кости переломаны, и я так и останусь лежать здесь?.. Ведь никто не знает, куда я ушла…

Я изо всех сил старалась приподняться. Наконец слабо пошевелились пальцы на ногах, на руках. Затем пошевелились руки, немного согнулись ноги, ещё усилие — и я перевернулась спиной кверху.