Тут было холодно и не ощущалось никакого присутствия пожара. Я обернулся, ожидая увидеть Олеана. Он не появлялся.

Я бессильно простонал и хотел было пойти обратно, но, открыв дверь, увидел перед собой только тьму. Выругавшись, я захлопнул створку и побежал по холодному полу к главному входу.

Код для открытия двери был взломан – видимо, учителя всё же высунулись и догадались снять его, иначе ученики не смогли бы выбраться наружу.

Я открыл её и почувствовал на себе странные взгляды.

Очень много взглядов. Они смотрели не со страхом или уважением, а устало и пусто, будто их разбудили посреди ночи и вытащили на пробежку. Правда, некоторые с ужасом поглядывали на окна своих комнат – там не пылал огонь, но всё равно все жутко боялись за вещи больше, чем за жизни.

Я поискал взглядом рыжие головы. В итоге обнаружил Дэмиана, который сидел на земле и стучал себя кулаком по лбу, и Дрю, который пытался это остановить. Выдохнув, я увидел, как поодаль стоит мальчишка с кошкой на руках. Это удивило – в лицее были запрещены любые животные. Да и зачем они здесь, среди бессмертных психопатов?

Я вглядывался в лицо новенького, который как-то затравленно и испуганно смотрел на огонь, мелькающий в окнах здания, поглаживая свою кошку. Морда её выглядела при этом очень недовольной.

Учителей не было видно. Должно быть, они поспешили внутрь тушить пожар.

Я обернулся к зданию, заметив, как отражается огонь в глазах учеников. Он и правда был яркий, даже слегка неестественный – такой, будто на это израсходовали очень и очень много различных материалов.

Я стал искать взглядом ещё одну фигуру. Но Бенджамина Преображенского нигде не было видно.

Ясно.

Я перевёл взгляд на новенького. По спине побежали мурашки.

Он улыбался. Как-то обречённо и безумно. Его руки гладили кошку агрессивно и резко, на что та лишь недовольно прижимала к голове уши. Я моргнул.

Теперь парень снова выглядел испуганным. Он аккуратно прижимал животное к груди.

Я решил забыть о нём и отвернулся.

Мы ждали. Огонь постепенно угасал: учителя в конце концов предприняли что-то, и пламя постепенно исчезало. Но Олеан не появлялся.

На улице было холодно, и меня пробирала дрожь, но я ничего не чувствовал.

Я никогда не был героем и не мог себя им представить. Я мог придумать новое несложное изобретение или сконструировать и так уже известные всем штуки, понимал задачи по физике и математике, знал, как отличить карбонат калия от гидроксида натрия, чего не могла сделать половина моего старого класса в другой школе для бедных, но я никогда не мог представить себя спасающим кого-то. Вот так. Как спасали в фильмах, комиксах, а может, даже в новостях. Изредка. Обычно в новостях только разрушали.

Я мог проследить, чтобы все люди пробрались в тоннель из теней Олеана, но не мог броситься за ним в горящее помещение сейчас. Был не в состоянии, наплевав на всё, сделать это, хотя я был бессмертным.

Я был бессмертным, но всё ещё не мог стать героем. А если не мог я, мог ли кто-то другой? Существуют ли такие люди вообще?

Видимо, существуют. Олеан.

Я закрыл лицо ладонями. Чувство вины и волнения накрыло меня, и я пожалел, что сейчас не горю в этом чёртовом пожаре.

На плечо опустилась худощавая рука. Я поднял голову.

Дрю смотрел на меня спокойно и уверенно. Он сжал моё плечо, как я сжимал его, когда учителя забрали Дэмиана в ящик Пандоры.

Я зажмурился, опуская голову.

– Я трус, – сказал я, слыша, что голос не дрожит, но всё равно очень тихо. Я ощущал, как тяжело мне давались эти слова. Правда всегда даётся тяжело. – Трус и слабак. Я слабый, слабый трусишка.

Эндрю сжал плечо сильнее, и я удивился, откуда у него такая сила. На мгновение истеричная мысль о том, что даже он сильнее меня, выбила из колеи.