— Я опять постаралась ей объяснить, что замужество и дети вылечат ее от всех болезней, — продолжает бабушка. — В нашей семье, говорю, все женщины смолоду слабы здоровьем. Вот когда я была в твоем возрасте, все думали, что я и года не протяну. Это называлось бледная немочь, от малокровия становишься прямо зеленая, и всем известно, что от этого есть только одно лекарство. А Эми отвечает: «Ну, если я доживу до ста лет и позеленею, как трава, я все равно не захочу выйти за Габриэла». И тогда я ей сказала очень серьезно, что, если у нее и правда такое чувство, ей, конечно, не следует за него выходить, и надо Габриэлу отказать раз и навсегда, и пускай он уедет. И у него все пройдет. А Эми отвечает: «Я уже ему отказала и велела уехать, а он не слушается». Тут мы с ней посмеялись, и я сказала, что девушки умеют на сто ладов уверять, будто не хотят замуж, и на тысячу ладов умеют испытывать свою власть над мужчинами, но она-то, Эми, уже всем этим вдоволь натешилась, и пора ей честно решить, да или нет. Вот я, — продолжает бабушка, — только и мечтала, как бы выйти за вашего дедушку, и, не попроси он моей руки, я, уж наверно, сама бы его попросила. А Эми уверяла, будто и вообразить не может, как это ей вдруг захочется замуж. Я, говорит, буду заправская старая дева, совсем как Ева Паррингтон. Ведь уже тогда было ясно и понятно, что Ева — прирожденная старая дева. Тут Гарри и говорит: «Ну, Ева… у Евы нет подбородка, вот в чем беда. Если бы и у тебя не было подбородка, Эми, ты, конечно, тоже разделила бы участь бедняжки Евы». А дядя Билл сказал: «Когда женщинам больше нечем утешиться, они начинают добиваться права голоса. Не очень-то оно заменяет супруга», — сказал дядя Билл. А Эми ему: «Мне нужен такой спутник жизни, чтоб была не жизнь, а вальс, вот кого я ищу». Напрасно было учить ее уму-разуму.

— Братья с нежностью вспоминали, что Эми была умница. Послушав, как они отзываются о нраве и привычках сестры, Мария решила — они думали, будто Эми умная, потому что, отправляясь на бал, она всякий раз спрашивала, нравится ли им, как она выглядит. Если на их вкус что-нибудь было не так, она меняла платье или причесывалась по-другому, пока им не угодит, и говорила брату: «Ты такой добрый, ты не дашь твоей бедной сестренке показаться на люди уродиной». Но ни отца, ни Габриэла она не слушала. Бывало, с нее станется, если Габриэл похвалит ее платье, она тут же пойдет и наденет другое. Ему очень нравились ее длинные черные волосы, и однажды, когда она лежала больная, он приподнял разметавшуюся на подушке прядь и сказал: «Обожаю твои волосы, Эми, они у тебя самые красивые на свете». А когда пришел в следующий раз, смотрит — Эми коротко остриглась и голова у нее вся в крутых кудряшках. Габриэл так ужаснулся, словно она взяла и сама себя изувечила. И уж больше Эми волосы не отпускала, хоть братья ее и просили. Как раз тогда и сделан портрет, что висит на стене, — Эми послала эту фотографию Габриэлу, а он без единого слова ее вернул. Эми была очень довольна и вставила фотографию в рамку. В уголке есть надпись чернилами, беглым тонким почерком: «Дорогому брату Гарри, которому нравится, что я стриженая».

Тут кроется лукавый намек на очень серьезный скандал. Глядя на отца, девочки нередко задумывались — что было бы, если бы он не промахнулся, когда стрелял в того молодого человека. Полагали, что молодой человек поцеловал тетю Эми, хотя она вовсе не была с ним помолвлена.