|
Один автомат, дернувшись, взлетел прямо в небо и дал две бесполезные очереди, а его деревянные части, согнувшись, раздавили механизм. Вырвавшись из рук солдат, приклады корчились в пыли, и на них стали появляться слабые побеги, даже листья, они больше ничем не напоминали оружие. А лишь только автоматы упали на дорогу, крестьяне – человек двадцать, а то и больше – вскочили и бросились на солдат. Когда пыль улеглась, я увидел, что крестьяне жилистыми, натруженными руками прижали солдат к земле и занесли над ними покрытые пятнами крисы – малайские ножи. Пасарибу высунулся из дверцы, зажав в пухлом кулачке маленький автоматический пистолет. Но священник только слегка повернул свой посох, и Пасарибу завизжал, прижал руки к глазам и вывалился из машины. Пистолет упал в пыль.
– Эти люди – мои соплеменники, хотя и глупцы, – спокойно сказал священник. – Даже с этим, хоть он и другой веры и предал все религии, даже с ним мы одной крови. Их я не виню, но с тобой и с твоими друзьями, прибывшими из-за океана, я церемониться не стану. Солнце снова коснулось его посоха, и грузовик с контейнером вдруг заблестел, как в летний полдень. Завизжав, водитель и охранники выскочили из кабины и сквозь кусты бросились к рисовой чеке. Окна разлетелись, краска пошла пузырями, шины задымились, источая зловоние. Уцелели только грязные стенки контейнера, хотя краска на них обгорела и тоже покрылась пузырями. – Стой! – взвыл я. – Остановись! Иначе он взорвется! Как я и ожидал, посох слегка повернулся в сторону нашей машины, в которой все ещё оставались Джеки и Шимп. Мпу Бхарадах покачал головой. – Меня это не обрадует, – хмуро сказал он, и я готов был ему поверить. – Но если вы сотрете с этого проклятого металлического гроба остатки магических знаков… – Нет, – ответил я. Какая-то мысль мелькнула у меня в голове, что-то, о чем говорил Шимп. – Я мог бы это сделать, но не для тебя. Не для тебя одного. От этого будет только хуже – нарушится древний баланс, верно? Я не ожидал, что у этого злобного старика от удивления раскроется рот, но именно так и случилось, и посох задрожал у него в руке. Затем, что-то сообразив, он покачал головой. – Баланс больше не имеет значения. Не прячьтесь за этим понятием! Я один в состоянии защитить свою страну, как я защищал её эти пятнадцать веков и даже дольше. Природа в руках человека – вот моя власть. – Значит, другая сила – это сама природа? А человек для этой природы просто разновидность животного, живущего чувствами, а не умом. – Я горько засмеялся. – Неудивительно, что эта ваша Рангда меня одолела. Старик склонил голову. – Вижу, ты начал кое-что понимать. Пойми тогда, что мой путь – единственный. Ты уже видел будущее моей страны. – Как это? – Ты видел бездельников-серферов. Видел поборников террора, которые несколько минут назад чуть не прикончили тебя. Ты видишь его. — Он ткнул большим пальцем с ногтем, похожим на желтый коготь, в сторону Пасарибу. – Дело не только в том, что серферы вульгарны, что террористы трусливы и жестоки и лишь прикрываются лозунгами идеализма, а этот – коррупционер. Дело в том, что у них за душой нет ничего своего. Все они жалкие подражатели – копируют американцев, австралийцев, северокорейцев, а ваш проводник копирует своих хозяев. Балийцы слишком невежественны, чтобы понять это сейчас, но придет день, и они поймут: их участь – уйти в историю кучей мусора. Этого я допустить не могу. Возможно, ты знаешь больше, чем я подозревал; но каковы бы ни были твои намерения, ты помогаешь их гибели. Я говорю так, ибо сожалею о том, что должен сейчас сделать. – Послышался долгий, прерывистый вздох, над высокими скулами зеленым блеском зажглись глаза, седые усы встопорщились, шишковатые пальцы изогнулись, словно он хотел прямо на месте разорвать меня в клочки. |
