– Лучше! - захохотал ун-Леббель.

– Получил письмо от женщины? - не унимался ун-Хоффман.

– Еще лучше! - признался Ганс. - Кажется, сбывается моя мечта, Дитрих! Представляешь, меня откомандировали в распоряжение люфтваффе!

– Станешь летчиком? - товарищ покачал головой. - Не забудь нас, когда будешь знаменитым, как Хартман. Говорят, ты и сегодня отличился?

– Всего лишь задержал бродягу, - рассеянно сказал Ганс.

– Не скромничай, - похлопал его по плечу ун-Хоффман. - Ходят слухи, что этого бродягу почти три года искали все службы СД. Я краем уха слышал, что тебя представили к медали.

Оставшись один, ун-Леббель покачал головой. Надо же, дядюшку Пауля разыскивало гестапо и разведка. Интересно, что он натворил? Шпионил на Сибирь? Или участвовал в Сопротивлении? На территории протекторатов все еще действовали разрозненные группы Сопротивления, которые устраивали диверсии, в ночное время расстреливали загулявших офицеров или просто клеили на стенах воззвания к местным жителям. Правда, покушений и диверсий с каждым годом становилось все меньше - военное командование и гражданские власти действовали жестко и на каждый акт террора отвечали расстрелом заложников или высылали группу славянской молодежи в распоряжение Министерства трудовых ресурсов.

Ганс ун-Леббель и представить себе не мог, что в это время человек, которого он называл дядюшкой Паулем, пил горячий кофе в тесном кабинете гестапо города со странным названием Калач-на-Дону. Ничто, кроме пустого рукава добротного шевиотового пиджака, не напоминало утреннего бродягу, которого задержал ун-Леббель.

– Прекрасный спектакль, - поощрительно сказал доктор Мейзель, руководивший отделением гестапо. - И он даже не выразил сочувствия, геноссе Дитман?

– Ни малейшего, - самодовольно сказал старик. - Я занимался его ранним воспитанием, могу ручаться, что знаю этого мальчишку лучше, чем кто-либо из его окружения. Я вырастил волка, геноссе Мейзель!

– Хотелось бы думать, что дело обстоит именно так, - пробормотал собеседник. - Ведь нам с вами предстоит писать отзыв.

– Я ручаюсь за этого сопляка, - самодовольно объявил старик. - Конечно, в нем течет и славянская кровь, а это большой минус, но - натура! - Он отхлебнул кофе. - У вас превосходный кофе, геноссе Мейзель.

– Еще бы, - отозвался начальник гестапо. - Мне его присылает каждый месяц дядя из Колумбии. Он уже второй год живет там.

– О-о, Колумбия! - Дитман покивал. - За последнее время туда уехало много наших. Неудивительно, тамошний климат благоприятствует немцам.

– С падением Соединенных Штатов этот климат станет еще лучше, - усмехнулся Мейзель. - Но вернемся к отчету…

– Завтра, - поднял руку Дитман. - Отчет будем писать завтра. Сегодня мне нужно принять ванну. Вы ведь не думаете, что это мое излюбленное занятие - носить засаленные лохмотья и валяться в грязи, изображая убитого партизана? И еще… Я могу заказать разговор с домом? Знаете, я волнуюсь. Младшая дочь со дня на день должна родить.

– Разумеется, - кивнул Мейзель. - Мой телефон к вашим услугам, геноссе. И последний вопрос. Он и в самом деле не заинтересовался вашим предложением открыть ему тайну его происхождения?

– Он пропустил это предложение мимо ушей, - сказал старик, придвигая к себе телефонный аппарат.

– Когда вы закончили с ним работать?

– В семь лет, - нетерпеливо ответил Дитман. - Это было неизбежно, с восьми лет им уже занимались воспитатели бюргера.

– Вы домой? - Дитман принялся набирать номер телефона.

– Если бы! В девятнадцать часов прибывает гауляйтер. Строительство саратовской гидроэлектростанции требует все новых людских ресурсов. В Берлине думают, что русские плодятся как кролики, а здесь уже некому работать в колхозах.