— Тормози, — засёк я какое-то шевеление в прогоне, и вылез проверить.

Возмутителем кладбищенского спокойствия оказался мальчуган лет двенадцати, прущий ведро с водой, и затихарившийся в кустах, как только приметил нас.

— Тебя видно, — присел я возле скрючившегося у забора пацана. — Вылазь, разговор есть. Да не ссы. Ну, как знаешь, можем и так перетереть. Что за херня у вас тут творится?

— Не троньте его!!! — раздался у меня за спиной полубезумный бабий крик. — Христом-богом молю! Не троньте! — бухнулась на колени и поползла так ко мне растрёпанная тётка, выскочившая из ближней избы. — Он один у меня! Кровинушка! Не губите! Сжальтесь!

— Спокойно, — поднялся я, разведя руки в стороны. — И не думал никого губить, пока.

Баба под прицелом двух стволов замерла в молитвенной позе.

— Всего лишь поговорить хочу, — продолжил я, удостоверившись, что истерика закончена и отметив про себя, что разыгравшаяся драма не побудила хоть к каким-нибудь действиям ни одного соседа.

— А вы кто? — прошлёпала баба дрожащими губами, продолжая стоять на коленях.

— Не те, кого тебе надо бояться, по крайней мере, сейчас.

Похоже, мой ответ её обнадёжил, и тётка принялась отбивать земные поклоны, беззвучно вознося молитву. Пацан тем временем выбрался из кустов и, забыв про ведро, опрометью залетел в избу.

— Так чего, дорогуша, может, прояснишь ситуацию?

— Сейчас, — поднялась умоленная на ноги и, часто кивая, приставными направилась в сторону крыльца, — сейчас, я только это... Я сейчас только вот, и сразу, ага... — С этими многозначительными словами она захлопнула дверь и клацнула замком.

— Эй! Что за дела?

— Хотите говорить — ступайте к старосте! — донеслось из-за двери.

— И где этот староста?

— По улице дальше, большой красный дом справа от церкви!

— Ненавижу людей, — вернулся я к машине и велел Оле двигаться: — Давай в серёдку.

— Чего это? — пересела она.

— Буду прохожим из окна по коленям стрелять, а уж потом разговоры разговаривать.

— Меня от этого Кадома в дрожь бросает, — поделился сокровенным Павлов. — Зря мы сюда сунулись.

— Согласна, — оперативно вступила в оппозиционную мне группировку Ольга. — Надо взять языка и убираться к чёрту.

— Чего вы разнылись? Мы тут не детей растить собираемся. Сейчас потолкуем со старостой, проясним картину, и всё кругом сделается милым и уютным. Вы же в курсе, что больше всего пугает неизвестность?

— Не, — помотал головой лейтенант, — лично меня пугает чокнутая нелюдимая деревенщина из глуши.

— Я давно подозревал, что у тебя проблемы. Во сне не мочишься?

— Дерьмо... — сокрушённо вздохнул Павлов и стукнул ладонями по рулю.

— В чём дело?

— Нам же здесь заночевать придётся.

— Рядом со мной не ложись. А вот и она.

Мрачное увенчанное чёрными куполами здание церкви соседствовало с обветшалой колокольней. На тёмной площади и расходящихся в стороны улицах ни души, только сидящие на крестах вороны намекали, что жизнь ещё не окончательно покинула это неуютное местечко. Двухэтажный дом из красного кирпича справа от церкви, как и сказала тётка, светился одним единственным окном наверху сквозь затворённые ставни.

— Староста! — постучал я в дверь, прикрытый бдительными товарищами, остающимися в машине.