– Машины, произнес я. – Они остановлены. Что-то не так? Свенсон протер глаза носовым платком, перекинулся парой слов с матросом в тяжелом прорезиненном костюме и с защитной маской в руке и снова повернулся ко мне.

– Опасность испариться нам пока что не грозит, если вы это имеете в виду. – Ей-богу, он даже улыбнулся. – Ядерный реактор оборудован специальной системой безопасности. Если что-то случается непредвиденное, урановые стержни мгновенно, буквально за тысячные доли секунды, опускаются вниз, и ядерная реакция тут же останавливается. Но в этом случае мы остановили её сами. Команда контрольного поста не различает даже шкалы приборов и не может следить за положением стержней. Так что выхода не было, пришлось реактор заглушить. Команде машинного отделения приказано покинуть свои посты и укрыться в кормовом отсеке.

Ну, что ж, хоть что-то да выяснилось. Нам не грозила опасность быть разорванными на части или испариться во славу ядерного прогресса, нам предстояло умереть старым добрым способом – попросту задохнуться.

– И что нам теперь делать? – спросил я.

– Самое лучшее – это немедленно всплыть на поверхность. Но, имея над головой лед толщиной в четырнадцать футов, это не так-то просто. Извините, я сейчас…

Он заговорил с теперь уже полностью одетым в маску и защитный костюм матросом, державшим в руке небольшой приборчик с окошечком и шкалой. Мы направились мимо штурманского столика и ледовой машины к тяжелой двери, открывающейся в коридор, который вел в машинное отделение. Отдраив дверь, они с силой её толкнули, матрос в защитной одежде нырнул в прихлынувшую волну плотного черного дыма, и дверь за ним затворилась.

Свенсон задраил её, неуверенно, точно слепой, прошел обратно к своему месту и снял с крюка микрофон.

– Говорит капитан. – Его голос гулко прозвучал в центральном посту. Пожар возник в машинном отделении. Мы пока что не знаем, почему и что именно загорелось: электрика, химикалии или жидкое горючее. Место пожара тоже не установлено. Действуя по принципу «готовься к худшему», мы сейчас проверяем, нет ли утечки радиации… – Значит, понял я, у матроса в руках был счетчик Гейгера. – Если утечки радиации нет, мы проверим, как с утечкой пара, а если и эта проверка даст отрицательный результат, постараемся установить место пожара. Это нелегко: как мне доложили, видимость там почти нулевая. В машинном отделении уже отключены все электрические системы, включая освещение, чтобы предотвратить возможность взрыва, если ядерное горючее все же проникло в атмосферу. Мы перекрыли клапаны кислородной вентиляции и отключили машинное отделение от системы очистки воздуха, рассчитывая, что после выгорания всего кислорода пожар прекратится сам собой. Курение пока запрещено до особого распоряжения. Обогреватели, вентиляторы и другие электрические приборы и системы, кроме линий связи, должны быть немедленно выключены, это относится также к музыкальному центру и холодильнику. Все освещение, кроме абсолютно необходимого, также немедленно отключить. Все передвижения ограничить до минимума. Я буду вас информировать о дальнейшем развитии событий.

Я почувствовал, что рядом со мною кто-то стоит. Это был доктор Джолли.

Обычно такой жизнерадостный, сейчас он выглядел мрачным и удрученным, по щекам у него катились слезы. Он страдальческим тоном обратился ко мне:

– Трудновато дышать, а, старина? Сейчас я даже не слишком рад, что меня спасли. А все эти запрещения: не курить, не пользоваться электричеством, не передвигаться – что это? Неужели то, чего я опасаюсь?

– Боюсь, что так, – на вопрос Джолли ответил сам Свенсон. – Вот и стал реальностью кошмарный сон командира атомной субмарины: пожар подо льдом.