В половине шестого коммандер Свенсон подошел к ледовой машине и заглянул через плечо Бенсона. Потом спросил:

– Какова обычная толщина этой дряни наверху?

– От двенадцати до пятнадцати футов, – ответил Бенсон. Голос у него звучал тихо, устало. – Пожалуй, ближе к пятнадцати.

Свенсон взялся за телефон.

– Лейтенант Миллс? Это капитан. Как с торпедами, над которыми вы работаете?.. Четыре готовы к пуску?.. Ну, ладно. Готовьтесь заряжать аппараты. Ищем ещё тридцать минут, а потом наступает ваш черед.

Сделаем попытку пробить дыру в ледовом поле… Он повесил трубку. Хансен задумчиво произнес:

– Пятнадцать футов льда – это чертовски много. Учтем еще, что лед сработает как отражатель и почти девяносто процентов ударной волны уйдут вниз… Вы уверены, капитан, что мы сумеем пробить лед толщиной в пятнадцать футов?

– Понятия не имею, – признался Свенсон. – Как я могу сказать, если не пробовал?

– А кто-нибудь пробовал?

– Нет, никто. Во всяком случае, в американском флоте. Может, русские пробовали, не знаю. У них, – сухо добавил он, – нет обыкновения делиться такими подобными сведениями.

– И все-таки, сила взрыва может повредить «Дельфин»? – уточнил я.

Против самой идеи у меня возражений не было.

– Если это случится, мы отправим письмо с серьезными претензиями в адрес «Электрик Боут Компани». Мы взорвем боеголовку, когда торпеда пройдет тысячу ярдов. Кстати, предохранитель снимается, и боеголовка становится на боевой взвод вообще только после того, как торпеда пройдет восемьсот ярдов. Мы развернем лодку носом к направлению взрыва, а если учесть, на какое давление рассчитан корпус, то считаю, что ударная волна не причинит нам никакого вреда.

– Очень тяжелый лед, – проговорил Бенсон. – Тридцать футов. Сорок футов. Пятьдесят футов… Очень, очень тяжелый лед…

– Будет плохо, если торпеда врежется в глыбину вроде этой, – сказал я.

– Боюсь, она если и отколет, то самый краешек.

– Ну, насчет этого мы постараемся. Поищем местечко, где лед более-менее подходящей толщины, хотя бы такой, как был немного раньше, и тогда уже шарахнем. – Тонкий лед! – Бенсон даже не закричал, а поистине заревел. Тонкий лед!.. Да нет, о Господи, чистая вода! Чистая вода! Маленькая, хорошенькая чистенькая водичка!

У меня мелькнула мысль, что и у ледовой машины, и у Бенсона в голове одновременно сгорели предохранители. Но офицер у пульта глубины не колебался ни секунды: пришлось хвататься за что придется, чтобы удержаться на ногах, так как «Дельфин» забрал лево руля и, замедляя ход, круто развернулся назад, к точке, которую только что засек Бенсон. Свенсон взглянул на табло и отдал тихий приказ, огромные бронзовые винты завертелись в обратную сторону, тормозя и останавливая подводную лодку.

– Ну, что там видно, док? – громко спросил Свенсон.

– Чистая вода, чистая вода, – благоговейно выговорил Бенсон. – Я её превосходно вижу. Полынья довольно узкая, но мы протиснемся. Щель длинная, с резким изломом влево, поэтому мы и не потеряли её, когда разворачивались. – Сто пятьдесят футов, – приказал Свенсон. Зашумели насосы.

«Дельфин» мягко пошел кверху, точно аэростат, возносящийся в небеса.