Нервная улыбка скользнула по моим губам. «Живи с тем, что осталось…» Спасибочки на добром слове! Ждал соломинки и дождался. Из рук сумасшедшего. А в том, что Виссарион сумасшедший, я теперь уже ни грамма не сомневался. Разве можно у таких испрашивать советов? Какого черта я вообще сюда заявился?..

- Я не сумасшедший и никогда им не был, - словно услышав мои мысли, проговорил Виссарион. - Но мое жилище действительно отличается от других. Вероятно, мне удалось выстроить собственную пирамиду из принципов, убеждений и целей, но как только строительство завершилось, я разучился отвечать на вопросы. Лаже на самые простые. Тебе покажется смешным, но из моего лексикона стали выпадать слова «да» и «нет». Ответ с точки зрения этого мира с некоторых пор уже не убеждает меня. Мой мир стал неким пространством вокруг выстроенной пирамиды, и законы этого пространства - совершенно иные. Уже не я их создаю, - их синтезирует энергия постройки. И то, что для обыденных условий считается правдой, там звучит, как рядовая частность, как исключение. Впрочем, и оттуда привнести что-либо в аксиоматическую путаницу здешних понятий - не менее сложно. Витающие в облаках рискуют прослыть чудаками. Оттого и предпочитают молчание.

- Молчуны - те же изгои, - буркнул я. - А нужны ли изгои человечеству?

- Без сомнения, нужны! А как же!.. Хотя, что касается человечества в целом… - Виссарион потер сухонький подбородок. - В человечестве, Павел, я тоже, наверное, разуверился. В разуме человеческом разуверился. Разум и сердце индивида - это да, это я чувствую, а нечто коллективное? Не знаю… Коллективный гомеостазис - не есть в полном смысле здоровье, потому что всегда базируется на отторжении незнакомого. Желтую моль на темном шерстяном костюме без сожаления растирают в пыль. Это тоже пример гомеостазиса.

- Ты предпочел бы хаос и изъеденные в дыры костюмы?

- Не знаю, - Виссарион покачал головой. - Если бы взамен хаоса нам предложили бы что-то по-настоящему новое и светлое… Но ведь этого нет. Хаос подменяют либо откровенной диктатурой, либо принципами демократического централизма.

- Это плохо?

- Видишь ли… Принципов придумано столь великое множество, что все просто вязнет и тонет в словах. Нам бы помолчать, а мы шумим и болтаем. Нам бы поглядеть вокруг, под ноги или вверх, а мы безрассудно тратим и тратим энергию на сиюминутное.

- Пасечник смерил меня долгим взглядом, невнятно пробормотал: - Мы безостановочно шевелимся, понимаешь? Словно голодные черви. Пропускаем через себя землю, роем тоннели, ползем, не останавливаясь. Но ведь люди - не черви! Если есть сердце, если есть осознанная боль, значит, есть и смысл.

- Какой еще, к дьяволу, смысл?

- Смысл каждой конкретной жизни, - наставительно произнес Виссарион. - Робот, который дорастает до понимания, что он робот, закономерно должен приходить к выводу, что где-то поблизости Живет и создатель.

- Ага, что-то вроде главного робототехника!

- Можно сказать и так.

- Странные у тебя рассуждения!

- Обыкновенные. Странные они для тебя. Ящер… - последнее слово он произнес медленно, словно пробуя на вкус и заново осмысливая мое новое имя. Некстати вспомнилось, как некогда впервые меня так назвала Елена.

- Хочешь сказать, что я ни черта не понимаю в твоей дурацкой философии?

- Понять и принять - разные вещи. Первое нам порой удается, но со вторым сложностей неизмеримо больше. А ведь может статься, что принять этот мир - таким, каков он есть, является главным нашим испытанием. Не просто понять, а именно принять умом и сердцем.

- Ты это испытание, судя по всему, выдержал с успехом! - я хмыкнул.