— Решение мы уже давно приняли, лейтенант, — недовольно прокряхтел капитан первого ранга, неохотно отрываясь от такого уютного кресла. — И, как мне кажется, совместное: нужно идти к Антарктиде, к полюсу.

— Есть еще одна проблема, — объяснил штурман, — уже более приятная. Сейчас в кают-компании должны накрыть праздничный рождественский стол для офицеров.

Оказавшись на мостике, Скотт долгое время осматривал окрестные ледовые поля в подзорную трубу, которой по-прежнему отдавал предпочтение перед биноклем, а затем приказал придерживаться юго-юго-восточного направления, а при невозможности найти выход из этого ледового плена, ложиться в дрейф.

— Иного решения я тоже не вижу, — согласился с ним командир корабля.

— Как только накроют рождественский стол, передадите свой пост вахтенному офицеру, и я рад буду предоставить вам право второго тоста.

— Не знаю, честно говоря, стоит ли в такой ситуации затевать праздничный ужин.

— В какой «такой ситуации»? — спокойно прикурил сигару Скотт. — Вы что, действительно находите во всем этом, — обвел он подзорной трубой пространство перед собой, — нечто из ряда вон выходящее?

— Очевидно, вы правы, — мрачно согласился Эванс.

— Миллионы мужчин во всем мире сочли бы за честь посидеть сейчас с нами за рождественским столом на траверзе Антарктиды. А ведь для тех людей, в кругу которых мы сейчас окажемся, поход к ледовому континенту — это еще и свершение мечты.

— Почти равной походу к стивенсоновскому «острову сокровищ», — поддержал начальника экспедиции штурман Гарри Пеннел. — Сужу хотя бы по себе.

Скотт неожиданно замолчал. Он вообще обладал странноватой способностью умолкать в разгар любой беседы, пусть даже той, которую сам же затеял. При этом он словно бы проваливался в свою угрюмую сосредоточенность, которая еще с гардемаринских времен множество раз ставила в неловкое или двусмысленное положение не только собеседников, но и его самого. Взбодрился же лишь после того, как рядом на палубе появился лейтенант Мирз.

— Так что там ваш русский говорил по поводу полярного тракта, лейтенант Сесил? — задумчиво спросил начальник экспедиции, в очередной раз осматривая в подзорную трубу скопление появившихся прямо по курсу небольших айсбергов.

Командир «Терра Новы» и ее штурман уже давно пользовались биноклями, однако Скотт по-прежнему отдавал предпочтение подзорным трубам, закупив определенное их количество для экспедиции. С первого же походного дня офицеры обратили внимание, что, при своем небольшом росте, с подзорной трубой в руках, Скотт рази тельно напоминает Бонапарта, который, уже в ипостаси почетного пленника, всматривался в очертания «тюремного» острова Святой Елены. Особенно это сходство проявлялось тогда, когда «полковник флота» облачался в свою видавшую виды походную офицерскую шинель, которую тоже зачем-то прихватил в эту экспедицию.

— …Что всякий полярный тракт существует лишь до тех пор, пока исправно платит дань смерти. Или что-то в этом роде, — по-борцовски, словно перед выходом на ковер, повел неширокими, но мускулистыми плечами коренастый, смуглолицый Мирз, по лицу которого можно было изучать генезис не столько британцев, сколько потомков Аттилы или Тамерлана.

— А ведь в этом скрыт глубокий смысл, лейтенант. Не находите?

— Как и во всяком восточном изречении, сэр. Восточная философия пока что так же не исследована нами, европейцами, как и пространства Антарктики.

— Почему-то я все чаще обращаюсь к этому вещему высказыванию, — только теперь капитан опустил подзорную трубу и, закрыв усталые, слезящиеся на резком боковом ветру глаза, какое-то время стоял так, словно бы осматривая пространство перед собой внутренним взором.