Лоскутов Анна наделала множество, и на ней теперь было мини платье.

– Еще, – попросил он.

– Что еще? – не поняла Анна.

– Промокни рану.

Она с готовностью рванула очередной лоскут и тут догадалась, в чем дело, улыбнулась тихой улыбкой и сказала с печалью в голосе:

– Ты еще шутить способен.

Склонилась и покачала головой:

– Какой же ты недотепа!

Была похожа на мать, горюющую над непутевым сыном.

– Как ты прожил здесь один целых пять лет? Ведь ты не приспособлен ни к чему. Мальчишка.

Мальчишка – это было уже совсем обидно.

– Ты не задавайся! – осерчал Кирилл.

– Это ты не задавайся.

Голос ее прозвучал как то по особенному, не так, как прежде. Кирилл повернул голову и обнаружил, что Анна плачет.

– Что такое? – всполошился он.

Анна замотала головой и отвернулась.

– Что случилось?

А ей просто было его жалко. Он догадался наконец и бросил с досадой:

– Меня жалеть не надо! Ты и сама могла бы попасть в переплет. Патроны то все расстреляла. И если бы эти паразиты догадались…

– Я не все расстреляла.

– Все! Было пять выстрелов.

– Четыре!

– Пять!

– Четыре!

– Пять! Я считал!

– Ты плохо считал.

Он дотянулся до винтовки и взял ее в руку. Ствол винтовки смотрел Анне в грудь, и она отвела его от себя быстрым движением. Кирилл нажал на курок. Грохнул выстрел.

– Вот он, пятый, – сказала Анна сквозь слезы.

И опять повторила:

– Недотепа.

Это было обидно, но возразить было нечего.

ГЛАВА 8

Морозов пересек кабинет из конца в конец и зачем то запер дверь на ключ. Бородин ничего не сказал, но его выдал взгляд – удивленный и немного настороженный.

– Чтобы нам с вами никто не мешал, – пояснил Морозов негромким доверительным голосом. – Кстати, я вас предупреждал, что сегодня вы не сможете больше заниматься делами?

– Да.

– Вот и отлично. Отдохнете. Но сначала мы с вами поработаем.

– Какие нибудь уколы? – подозрительно осведомился Бородин.

Морозов даже рассмеялся.

– Что вы! Никаких уколов. Мы просто с вами побеседуем.

– О чем?

– О жизни. О вашей жизни, Андрей Алексеевич. Узнаем, что вас тревожит.

Бородин при последних словах напрягся, и от доктора это не ускользнуло. Он склонился над Бородиным.

– Вам не надо ни о чем волноваться, Андрей Алексеевич. У меня перебывали сотни таких пациентов, как вы, и всем им я смог помочь. Главное – это доверие…

Бородин хотел поправить говорившего, ведь главное все таки не просто доверие, а доверие взаимное, но сказать ничего не смог, у него вдруг потяжелели веки, и голос доктора уже удалялся, становился тише, хотя Бородин и видел – склонившийся над ним человек не сделал ни шага в сторону.

– Все у нас получится, – продолжал нашептывать Морозов. – И все уйдет прочь. Шум шелеста, шуршанье и шмель жужжит, шурша…

Бородин утомленно прикрыл глаза. Он проваливался куда то в темноту и мог бы пропасть в этой бездне, исчезнуть, если бы не слабый голос доктора, удерживающий Бородина на самой границе яви и сна. Все звуки сплелись и превратились в равномерный шум – ш ш ш ш – и не было сил сопротивляться.

Морозов быстрым движением приподнял веко пациента.

– Андрей Алексеевич! – позвал он.

Бородин не реагировал. Морозов ударил его ладонью по щеке. Бородин вздрогнул и открыл глаза. Взгляд у него был мутный, словно у пьяного.

– Вы меня слышите?

– Да, – ответил вяло Бородин и повел взглядом по сторонам, явно не узнавая окружающей его обстановки.