Если только ему не удастся получить самое невероятное освобождение, появившейся было практике придёт конец. В надежде, что за него замолвят словечко, он обращался ко всем знакомым ему влиятельным людям, неважно насколько близко было это знакомство. Встречалсяс доктором Ларреем, и был чрезвычайно благодарен возможности использовать имя доктора Мэтьюрина, чтобы представить своё дело. На самом деле имя доктора Мэтьюрина оказалось необычайно ценно, ведь все, кого он встретил во время своих метаний — доктора Дюпюитрена, доктора Боделока, — отлично того помнили. Все выражали уверенность, что затруднительное положение доктора Мэтьюрина — всего лишь формальная ошибка, которая вскоре будет разрешена, обещали подать надлежащее прошение и предлагали любую материальную помощь, если в ней есть нужда. Доктор Боделок рассказал доктору Фабру о американской пациентке:

опасения оказались верными, и он не полностью уверен, что с плодом всё в порядке.

Последовало описание продолжительной и серьёзной болезни, которая могла послужить одной из причин, однако при любом развитии событий доктор Боделок не давал гарантии, что леди разродится в срок.

— Тем лучше, — заметил Стивен. — Итак рождается слишком много детей.

— Вот уж точно, сэр... — воскликнул доктор Фабр, у которого было пятеро, а шестого ждали через несколько недель.

— Вот именно, — кивнул Стивен. – В этот перенаселённый мир ни один здравомыслящий человек не станет намеренно привносить ещё одну жизнь, особенно во время войны.

— Возможно, сэр, — согласился Фабр. — Но все ли дети рождаются намеренно?

— Согласен, — ответил Стивен. — Если бы люди совершали обдуманные поступки, размышляли о ценности жизни в мире, где так распространены тюрьмы, публичные и сумасшедшие дома, а также есть масса людей, обученных убивать других людей, — что же, я сомневаюсь, что мы бы увидели так много этих бедных хныкающих жертв, подчас выступающих настоящим проклятием для собственных родителей и угрожающих существованию своего рода.

На глаза у молодого человека навернулись слёзы. Однако он взял себя в руки и сдержался.

— Вот сосуды, о которых вы просили.

— О, спасибо большое, дорогой коллега! — воскликнул Стивен, осторожно положив пузырьки в деревянную шкатулку — они предназначались для личного использования, обеспечив возможность уйти, если другого выхода не найдётся. — Я так вам благодарен!

— Не за что, — ответил Фабр и собрался уходить, посетовав, что, вероятно, удовольствия видеть доктора Мэтьюрина и его компаньонов ему больше не выпадет.

Они его и правда больше не увидели, и череда спокойных и монотонных недель превратила наличие тех ампул в настоящую нелепость.

Длинные и похожие один на другой дни заполнялись звуками ритмичных ударов, свистков прорабов, отдалённого грохота разрушаемой кирпичной кладки и криками рабочих, разбиравших части древнего строения где-то вне поля зрения пленников. Ночами стояла абсолютная тишина, нарушаемая разве что городским гулом, напоминающим отдалённый шум моря, да звоном колокола в церкви святого Феодула, отбивающего каждый час. Ни звука шагов над их головами или в комнатах по соседству. Вероятно, в этой массивной башне друзья оказались единственными заключёнными. Сейчас они вполне могли находиться в открытом море, по крайней мере, из-за полной изоляции ощущения создавались именно такие, да и эти комнатушки и тот факт, чтообжиться удалось очень быстро, несомненно имели морской привкус. С другой стороны, качество пищи было отнюдь не флотским, очень, очень далеким от этого.

С той самой первой чашки кофе, вдова Леиде старалась как могла. Её блюда вскоре стали частью распорядка дня и главным развлечением. Готовила она великолепно, и с едой присылала записочки, выведенные красивым почерком, хоть и с ошибками, в которых предлагала блюда в зависимости от того, что можно достать на рынке.