— Почему ты так решила? — не утерпел наместник. — Трупы не бывают подозрительными. Да и говорят о них не «римлянин», а «убитый».

— Он же сказал, — закусив губу, нахмурилась Уна, — «обнаружен».

— И что? Всего лишь: «обнаружен». Но — подозрительный. Поскольку трупы подозрительными не бывают — все они одинаковые, — следовательно, римлянин живой. Думать надо. Головой. Если она, конечно, есть.

Уна с видимым облегчением вздохнула:

— Куда нам, женщинам, до вашей, мужчин, силы ума, — игриво улыбнулась она в сторону начальника полиции. — Просто Уна беспокоится за каждую живую душу. Так что же этот подозрительный римлянин? Чем он так «подозрителен»? Тем, что, подобно моему мужу, не любит женщин?

«Вот женщин — то я как раз и люблю», — чуть было не дал сдачи Понтий Пилат.

Но — сдержался. И даже благосклонно кивнул, тем показывая начальнику полиции, что оскорбительный намёк жены был лишь утончённой шуткой.

— Нет, — ответил начальник полиции, не проявив усмешку даже в уголках рта, — этим он не странен. Странен он скорее наличием непрошибаемого алиби. Редкое явление.

— Вот это Уна понять может, — оживилась наместница. — Если речь идёт об алиби, значит, его подозревают в преступлении. Поскольку в этом городе может оказаться римлянин только состоятельный, то грабёж — это не его. Остаётся: или преступление против императора — да продлятся его, божественного, дни! — или убийство из ревности. Уна угадала?

— Вы могли бы стать лучшим моим сотрудником, — склонил голову начальник полиции. — Какая проницательность! Именно так. Он подозревается в убийстве из ревности, которое было совершено прошлой ночью.

— Как интересно! — задохнулась Уна. — Опять кого-нибудь убили?

— Да, — кивнул начальник полиции. — Убили. Римлянина.

— Так его всё-таки убили? — подалась вперёд Уна.

Наместник знал, что болезненная новость ранит тем больнее, чем меньше её ожидают. Или когда разрушается поданная надежда. Следовательно, надежду нужно в Уне время от времени возрождать.

— Дорогая, только подозревают, — выждав сколько возможно, вмешался Пилат. — Всего лишь подозревают. Может, он и не римлянин. Не волнуйся, пожалуйста. Вообще, с какой стати тебе так волноваться? Ты нам не объяснишь?

Уна нашлась не сразу.

— Жалко: человек ведь. А людей надо любить, — назидательный взгляд Уны был трезв и холоден. — Тем более соотечественников. В этой дикой провинции. — Она взглянула на начальника полиции — А почему «подозревают»? Есть основание сомневаться? А как узнали, что римлянин?

— Потому что его кожа напоминает по оттенку кожу римлянина, — вставил-таки начальник полиции.

— При чём тут кожа? Разве трудно узнать римский нос? Римский профиль? И вообще разве можно римлянина с кем-нибудь спутать? С какой стати его узнавать по коже?

— Разумеется, римлянина невозможно спутать ни с кем, — начальник полиции ехидничал потому, что хотя он и числился подобно Понтию Пилату римским гражданином, в своих предках римлян найти бы не сумел. — Если у того римлянина нос есть. И вообще профиль.

— Я не понимаю… — растерянно сказала Уна. — У всякого человека есть нос и профиль… Разве не так?

«Может, она играет не только восторженность, но и растерянность тоже? Вдруг она всё про убийство уже знает? — вдруг мелькнуло в голове Пилата.