— Сердце женщины — загадка, — сказал Киник. — Даже для неё самой.

— Уна, да, жестока, — согласился Пилат. — Одно слово — патрицианка! Но не настолько же! Ведь есть же какие-то пределы! Подставить под нож любовника, чтобы навсегда потерять мужа. Как мужчину? Убитый же — её любовник! Понимаешь? Или нет? Ты сам-то — кто? Скиф? Или, напротив, человек здравомыслящий? Станет ли женщина уничтожать сразу всё—и мужа, и возлюбленного? Какая ей выгода? Подумай! Это же невозможно! Смешно даже.

— А я ничего пока и не утверждаю. Только рассуждаю. Но в начале расследования скифом быть обязан даже здравомыслящий человек. Необходимо просчитать все возможности их поведения… А если ты оказался бы «несговорчивым»? И этой гетерой не повёлся? И не свернул бы, как ей того хотелось? Вдруг?

Пилат задумался.

— Вдруг?.. Вот именно — только «вдруг»… Но «вдруг» не произошло… Она победила. Что интересно.

— Да, — сказал Киник. — Из чего, среди прочего, следует, что они хорошо тебя знают. Это — свои.

Холодным рассудком Пилат понимал, что, да, свои, но чувством наместник соглашаться не хотел.

— А может, у них за каждым углом было приготовлено по трупу? — оправдываясь словно застигнутый в чужом саду мальчишка, спросил наместник. — Представляешь: темнота, а за каждым углом — трупы, трупы, трупы… А ты среди них беспомощен, как ребёнок. Проклятый город!

«Ребёнок? — отметил Киник. — Интересно…»

«Трупы?.. — удивился словам наместника Пилат. — Но не все они пользуются благоволением жён наместников».

— Город как город, — заступился Киник. — Что до трупов, то их по нескольку в каждом доме. Любого городка.

Пилат задумался. А потом кивнул. Не бог весть какой глубины символика — чего бы не кивнуть?

— А раз согласен, — сказал Киник, — то за каждым углом по трупу не было.

Они замолчали: каждый задумался о своём.

Перед Пилатом мучительным кошмаром маячило искажённое смертью лицо его соперника.

А Киник же думал о Пилате. А что, собственно, Кинику было известно о собеседнике достоверно?

Днём делает вид, что он — римлянин, скрывает, что понтиец, а ночью скрывает, что наместник. С женой не живёт, но она ему небезразлична; интерес этот, вообще говоря, может объясняться разными причинами. Может быть, она его интересовала всё-таки как женщина. Но, возможно, в нём говорило уязвлённое самолюбие — по пирамиде власти он только благодаря ей взобрался до ступени, для всадника недоступной. Может, он хочет доказать, что он нечто значимое и сам по себе?

Какое знание о человеке самое важное? Какая деталь? Чтобы весь он, как на ладони? А если человек во власти?

Киник как подозреваемый в наличии княжеской крови достаточно много размышлял о сущности власти. И пришёл к выводу, что главное в человеке — его к ней отношение. Хочет ли он вскарабкаться в иерархии ещё выше? Или, напротив, хочет вернуться на ступень ниже? А то и вовсе освободиться от этого однообразия ступеней?.. Чего хочет Пилат? В глубине души? Но прямо о таком не спросишь…

Молчание нарушил Киник:

— Признайся, — это был не вопрос, а скорее утверждение, — а ты прежде «солдатских»-то жаловал.

— Какое это имеет значение? — возразил было Пилат, но, встретившись взглядом с глазами Киника, почему-то признался — Жаловал.