К идущим дамам добавились еще две или три, вывернувшие из переулков. А я озиралась — имелось еще одно дело, которое необходимо было сделать до того, как мы дойдем до торжища. У меня был кошелек, но я до сих пор понятия не имела, что в нем. Точнее, сколько в нем. А от этого зависело то, что я могла себе позволить. И, ясен пень, если б простоволосое чучело по имени Маша имело бы глупость присесть на ступеньку ближайшего крыльца и начало считать деньги, поминутно суя нос в лист с записями, чтобы разобрать значки на неизвестном местным языке, ничем хорошим это бы не закончилось. Скорее всего, я б мгновенно оказалась у той самой стражи, знакомства с которой жаждала избежать всеми силами.

Так куда бы тут заныкаться? Вон какой-то скверик. Может, там что-то есть?

В самом сквере было пусто. В смысле, и сесть некуда, и от взглядов прохожих спрятаться негде. А вот за ним стоял двухэтажный дом под традиционной красной черепичной крышей и с какой-то вывеской рядом с закрытыми двухстворчатыми дверями. И, что интереснее, вдоль боковой стены шла деревянная наружная лестница, заканчивающаяся на задней стене дома огороженной площадкой у еще одной запертой двери. И окон тут не было. Ни в самом доме, ни в соседних. Садись на ступеньку и считай!

И все же я сомневалась. С кошельком мне нереально повезло. Потеряю деньги — потеряю шанс выжить. Сейчас, замотанный в носовой платок, он был спрятан в лифчик. И доставать его почему-то смертельно не хотелось. Ибо, если кто-то откроет дверь или поднимется по лестнице, деться мне будет некуда. Задрала голову. Если схватиться за выступающий косяк, поставить ступню на ручку двери, то я дотягиваюсь до крыши. И вроде вон за ту перекладину можно хорошо зацепиться. Если смогу подтянуться и меня не шандарахнет упавшей черепицей промеж глаз, то влезу на не слишком крутую крышу. И вот там-то можно будет посидеть. И полежать. И досушить халат, и согреться самой.

Машка-кошка, звали меня в детстве. Вот сейчас и проверим, кошка я еще или где? Оказалось, еще. Со скрипом, кряхтеньем и поминанием мам всех проектировщиков мусоропроводов в мире, но я влезла. Осмотрелась. Труба кирпичная, холодная, одна штука. Такого диаметра, что за ней Шрека спрятать можно вместе с его Фионой. Маленькое чердачное окно с грязным стеклом и паутиной — один экземпляр. Внутри видны серые доски пола и ничего больше. Может, туда попытаться просочиться? Вроде невысоко, то есть обратно выберусь без проблем. Решено, лезем.

Внутри оказалось пусто. Пара сломанных стульев, обломки неструганых досок, пыль на полу в полпальца. Вот и хорошо. Значит, сюда никто не заходит годами. Аккуратно ступая босыми ногами по доскам там, где на них виднелись шляпки гвоздей, подошла к двери и подпихнула один из стульев под ручку. Потом скатала комок паутины и забила ее в замочную скважину. Так и вопросов не возникнет, почему внутри ничего не видно, и ключ фиг провернешь.

Вернувшись по своим следам, достала из-за пазухи записи. Сначала повторю слова, потом посчитаю деньги, потом проверю, как запомнила цифры, и пойду на рынок. Вроде разумно? А можно, кстати, еще и поспать. На досках после ледяных булыжников мостовой казалось замечательно тепло. Мысль об отдыхе выглядела привлекательной, но проблем передышка не решила бы. Вздохнув, снова полезла за пазуху, за кошелем.

Само собой, я мечтала о золоте. Но того, что можно было с натяжкой принять за золотые, в кошеле оказалось лишь четыре штуки. С одной стороны профиль кого-то полустертого, с другой — абрис готического замка. Серебряные были разного достоинства — с цифрой «ак» — «один» на одной стороне и рыбой на другой. А у тех, где было выбито «сит» — «пять», на другой стороне было парусное судно. Серебряных монет насчиталось почти шесть десятков.