Без малого неделю Чип не видел Джулию и даже не разговаривал с ней. Множество нервозных посланий, оставленных на ее автоответчике за последние двое суток, – он приглашал ее пообедать вместе с родителями и Дениз у него на квартире в субботу около полудня и просил по возможности не упоминать при стариках, что она замужем за другим человеком, – Джулия оставила без ответа, молчала и по телефону, и по электронной почте, а это и человека более хладнокровного, нежели Чип, могло навести на весьма тревожные мысли.
В Манхэттене дождь лил как из ведра, вода потоком струилась по фасадам домов, пенилась в раструбах водостоков. Подъехав к своему дому на Девятой Восточной улице, Чип принял из рук Инид деньги, через окошечко передал их таксисту, шофер в тюрбане поблагодарил, и тут только Чип сообразил, что чаевые слишком малы. Он вытащил из бумажника две однодолларовые бумажки и помахал ими у плеча водителя.
– Довольно, довольно, – запищала Инид, перехватив его руку. – Он уже сказал спасибо.
Но деньги уже ушли. Альфред пытался открыть дверцу, дергая рукоятку стеклоподъемника.
– Не эту, папа! – Чип перегнулся через него и распахнул дверцу.
– Сколько же ты ему дал? – спросила Инид у Чипа; они стояли под козырьком подъезда, дожидаясь, пока таксист выгрузит из багажника вещи.
– Около пятнадцати процентов, – ответил Чип.
– По-моему, ближе к двадцати, – заявила Инид.
– Давай поспорим, прямо сейчас.
– Двадцать процентов – многовато, – прогремел Альфред. – Это неразумно.
– Желаю вам всем хорошего дня, – попрощался водитель, похоже без иронии.
– Чаевые дают за обслуживание, за любезность, – не унималась Инид. – Если обслуживание и обращение особенно хороши, я готова дать пятнадцать процентов. Но если ты раздаешь чаевые автоматически…
– Всю свою жизнь я страдал от депрессии, – послышалось Чипу, или Альфред в самом деле это сказал?
– Что-что? – переспросил он.
– Годы депрессии все изменили. Изменили стоимость доллара.
– А, так речь об экономической депрессии.
– В таком случае невозможно выразить в деньгах, когда обслуживают действительно хорошо или, наоборот, очень плохо, – продолжала Инид.
– Доллар – тоже деньги, и немалые, – подхватил Альфред.
– Пятнадцать процентов – только за исключительную, да-да, исключительную любезность.
– Хотел бы я знать, почему мы непременно должны обсуждать эту тему, – сказал Чип матери, – именно эту, а не какую-нибудь другую.
– Нам обоим ужасно хочется посмотреть, где ты работаешь, – ответила Инид.
Швейцар по имени Зороастр выбежал навстречу, чтобы помочь с багажом, и проводил Ламбертов в норовистый местный лифт.
– На днях я столкнулась в банке с твоим старым другом Дином Дриблетом, – сказала Инид. – Всякий раз, как встречаю Дина, он непременно спрашивает про тебя. На него произвело впечатление, что ты теперь пишешь.
– Дин Дриблет – всего-навсего одноклассник, а не друг, – заметил Чип.
– Его жена только что родила четвертого. Я тебе рассказывала, они построили огромный дом, за городом, в Парадайз-Вэлли. Ты насчитал у них восемь спален, да, Ал?
Альфред не мигая уставился на жену. Чип нажал кнопку «закрыть двери».
– В июне мы с отцом были у них на новоселье, – сообщила Инид. – Грандиозно! Они заказали еду из ресторана, целые горы креветок. Горы креветок, прямо в панцирях. В жизни не видела ничего подобного!
– Горы креветок! – фыркнул Чип. Двери лифта наконец закрылись.
– И дом прекрасный, – гнула свое Инид. |