Доктор Митчелл, больше не Джек Потрошитель, но в высшей степени респектабельный врач общей практики в пиджачной паре, явно обрадовался.

Однако от чая пришлось пока что отказаться — времени не было, хоть Роджер и ощутил легкий укол совести, что оторвал доктора от юной женщины, которая ожидает его в соседней комнате и в ближайшие пятнадцать минут наверняка будет в претензии.

— Спасибо огромное, но я некоторым образом тороплюсь. Вы не уделите мне пару минуток — или я правда вырвал вас из-за чайного стола?

— Вовсе нет. Садитесь. Вы ведь ко мне не по медицинской части? — доктор Митчелл уселся за казенный стол, а Роджер устроился в поместительном кресле.

— Нет. Вернее сказать, не совсем. Я просто хотел задать вам парочку вопросов насчет Ины Стреттон.

— Да? — откликнулся доктор Митчелл любезно, но как-то уклончиво.

— Возможно, вам известно, — начал Роджер, — что я неоднократно проводил расследования в сотрудничестве с полицией?

— Разумеется. Но вы же не хотите сказать, что смерть миссис Стреттон интересует вас именно с этой точки зрения?

— Нет-нет. Я хотел сказать другое — что проработав столько времени бок о бок с полицейскими, я научился распознавать некие признаки; и строго между нами, я совершенно убежден, — заверил Роджер, — что у них нет полной уверенности насчет обстоятельств смерти миссис Стреттон. — Он загодя тщательно подготовился к беседе с доктором Митчеллом.

Лицо собеседника выразило некоторую обеспокоенность.

— Сказать по правде, Шерингэм, я и сам этого немножко опасаюсь. Не знаю, что у них на уме, но назначить освидетельствование и все такое…

— Думаю, что знаю, что у них на уме, — с доверительным видом сообщил Роджер. — Вот что. Они подозревают, что от них скрывают нечто, что коронеру, вообще говоря, положено знать. Им это кажется очень странным — и то, что миссис Стреттон вдруг кончает с собой на вечеринке, где по идее все радуются и веселятся, и…

— Алкогольная депрессия, — вставил доктор Митчелл.

— Хорошая мысль, — оценил Роджер.

— Я собирался привести это в моем отчете в качестве одной из косвенных причин. Полагаю, — несколько напряженно произнес доктор, — все это строго между нами?

— О, целиком и полностью. И думаю, нам следует быть совершенно откровенными — почему, сейчас поймете. Так вот, я говорил и о другой странной вещи, удивившей полицию, инспектор сам говорил мне, — тут Роджер позволил себе некоторую неточность, — будто Дэвид Стреттон очень своевременно предупредил их о самоубийстве — еще до того, как оно произошло, — притом что прежде он никогда ничего подобного не делал. Вы знали об этом?

— Да, слышал вчера ночью. Но не понимаю, что тут такого.

— Как же, — Роджер извлек на свет божий домашнюю заготовку, — они подозревают, что у миссис Стреттон была вполне конкретная причина для самоубийства, помимо общей депрессии и меланхолии, и что мы все сговорились об этой причине помалкивать.

— Но что за причина?

— О, некая чудовищная ссора с кем-то, по-видимому с мужем. Или какой-то скандал. В общем, что-то в этом духе.

— Но мы можем засвидетельствовать, что ничего такого не было.

— Если бы у нас была такая возможность! — воскликнул Роджер. — Но сами знаете, как оно бывает, когда у полиции есть подозрения. Дознание откладывается до выяснения новых фактов — сразу после чисто формальной процедуры идентификации тела. Известно, что за этим следует: история попадает в прессу.