Но ты не дрейфь, — может, они и будут на тебя глазеть, принюхиваться и прислушиваться, но уж в постель-то в любом случае не затащат.
— Какая же ты дурочка! — смеясь, воскликнул он.
— Я знаю, без этого мое обаяние было бы неполным.
Когда появились друзья Фаустины, которых она называла «мальчики», Дани почувствовал облегчение. Их реплики летали по комнате — дурацкие, едкие, комичные; их взгляды, которые он на себе чувствовал, ему льстили. Фаустина лелеяла его, первым подавала ему кушанья, превозносила его успехи в юриспруденции — словом, обращалась с ним по-королевски, и все восемь приглашенных признали за ним право на эту привилегию.
Том и Натан заговорили о загадочной истории с анонимными записками, которая не давала им покоя.
— Мы обнаружили четыре анонимных письма. Сначала два наших, и потом, переговорив с цветочницей, а это, наверно, самая злоязычная сплетница во всем Брюсселе…
— В мире, мой дорогой, в целом мире! — поправил Натан.
— …так вот, мы узнали еще о двух письмах: одно получила сама Ксавьера, а другое — это она случайно узнала от его жены — получил высоколобый аристократ из дома шесть.
— А этот тип, слушай-ка, если он гетеросексуал, то я — испанская королева.
— Да мы же не об этом говорим, Натан.
— И об этом тоже! Воспитатель нашелся! Чтобы меня учил приличиям озабоченный тип, который вечно держит руку на ширинке, — это уж слишком!
— Короче, — заключил Том, — во всех случаях наблюдаем одни и те же приметы: желтый конверт, желтая бумага, один и тот же текст: «Просто знай, что я тебя люблю. Подпись: ты угадаешь кто».
Фаустина вздрогнула:
— Я тоже получила такое.
Ее признание произвело фурор. Она умчалась в свою комнату, по квартире разнеслось несколько крепких ругательств, и она вернулась с листком бумаги.
Том и Натан ликовали: их гипотеза об оригинале, разославшем любовные послания жителям площади Ареццо, подтверждалась.
— И как ты отреагировала, когда получила это письмо?
— А обязательно это рассказывать? — спросила Фаустина и побледнела.
— Да, это непременно нужно для расследования.
Она с безнадежным видом обернулась к Дани:
— Я подумала, что это Дани мне его прислал.
Он подошел поближе, проглядел письмо:
— Это не мой почерк.
— Мы тебе верим, Дани, — подтвердил Том. — Тем более что я не понимаю, зачем бы ты стал посылать нам такое письмо.
— Хотя и жалко, — сказал Натан, — я был бы рад.
Фаустина легонько хлопнула его по затылку:
— А ты даже не пытайся похитить у меня дружка.
— Но не трахаться, хозяйка, не трахаться, — простонал Натан, изображая певучий акцент нянюшки из «Унесенных ветром».
После этой выходки всем стало неловко. Натан так разошелся, насмешничая, что вышел за рамки политкорректности, — он забыл, что передразнивать акцент рабов в присутствии мулата не было проявлением хорошего тона… Фаустина приготовилась к худшему.
Но Дани величественно соблаговолил обойтись без скандала, схватил листок, повертел его так и сяк:
— Боюсь, друзья мои, я не смогу вам сильно помочь в этом, потому что я никогда не занимался делами об анонимках.
— Но здесь речь идет не о злобном, как ворон, анониме, а скорее о мирном голубке. В этих письмах ведь говорится о любви, а не о ненависти.
— Зато я могу вас уверить, что их автор — левша. Посмотрите внимательно на буквы. Они все прочерчены справа налево. |